Александр Звягинцев - Вернуться, чтобы уйти

– А русские не таковы? – спросил озадаченный Метлоу.

– Русских, как и японцев, отличает беспримерная терпеливость в жизненных невзгодах и в выпавших на их долю страданиях… Но, в отличие от японцев, они не созерцатели и не фаталисты. Русские обладают даром растворяться в природе, становиться составной и неотъемлемой ее частью. Гроза, ураган, ужасные снега, морозы, дикая мощь и первозданность необжитых мест, которых так много в их стране, совершенно не пугают их. Даже напротив, мощь и экстремальные состояния природы вызывают у них прилив жизненных сил и восторг, схожий с религиозным экстазом.

Метлоу вгляделся в морской простор, в котором то показывалась, то пропадала голова пловца, и засмеялся:

– В подтверждение ваших наблюдений, Осира-сан, ваш пациент демонстрирует нам свое единение с морской стихией и ее обитателями. Сейчас Америка помешана на теории реинкарнации… Может, он в прошлой своей жизни был русским?

Осира улыбнулся одними глазами.

– Рождают характер, но не тело, – заметил он. – Вопрос его национальной принадлежности, сэр, интересует меня исключительно в целях определения методики лечения…

– А кем он себя считает сам?

– Пока англичанином Джоном Ли Карпентером, родившимся в Пакистане… Пока… Но… Фрагменты прошлого, которые все чаще исторгает его память, стали более устойчивы, хотя еще далеки от того, чтобы из их мозаики составить какой-либо рисунок прошлой жизни. Но… информация о прошлой жизни может вызвать у пациента стресс, который навсегда похоронит слабые надежды на возврат памяти, – вздохнул Осира. – Так что пусть пока остается Карпентером.

Звук монастырского колокола, принесенный порывом ветра, заставил Стрелкова вернуться на берег. Растерев тело жестким полотенцем, он оделся и, легко преодолев крутизну прибрежных скал, бегом направился к воротам монастыря, у которых его ожидали Осира и Метлоу.

– Доброе утро, сенсей! – почтительно приветствовал он сначала Осиру.

Тот кивнул на Метлоу:

– Мистер Метлоу хочет побеседовать с тобой. Я разрешаю пропустить утреннюю медитацию.

– Спасибо, сенсей, – склонил голову Стрелков и крепко пожал руку Метлоу: – Рад тебя видеть, Джордж!

– Как тебе тут живется, Джон?

Боковым зрением разведчика Метлоу уловил, что один из монахов и служка, занимающиеся хозяйственной работой во дворе монастыря, прислушиваются к их разговору.

– У моря можно говорить без посторонних глаз и ушей, – сказал он, взяв Стрелкова под локоть.

– Разве нам что-то угрожает? – удивился тот.

– Нет, но я бы хотел обсудить с тобой одну проблему подробнее и без помех… Помнишь, я говорил тебе, что ты тоже русский? Как и я?

– Говорил… Я нашел Россию на карте, но… я так ничего и не вспомнил… Я даже не знаю, есть ли там у меня близкие. При медитации ко мне приходят фрагменты каких-то событий. А чаще всего лицо белокурой женщины, которая почему-то просит меня помнить, что мы с ней одной крови. Я никак не могу вспомнить, кто она мне, не могу!.. Но больше всего воспоминаний связано с войной, с кровью и чьими-то смертями…

– Немудрено, – вздохнул Метлоу, – война много лет была моей профессией. И ты, и я, мы с тобой оба – люди войны.

– А если память никогда ко мне не вернется?

– Тогда тебе лучше навсегда остаться Джоном Карпентером. У России была и пока остается дурная привычка отказываться от самых верных ее сыновей, – с горечью ответил Метлоу. – Когда-то она отказалась от моего деда, а значит, отказалась от отца и от меня…

– И от меня она отказалась?

– Поверь, мне больно говорить это, но… Боюсь, в России тебя посадят в тюрьму, выбраться из которой очень мало шансов.

– В тюрьму? Я совершил преступление? Метлоу поднял на него глаза:

– Нет. Ты просто оказался в безвыходной ситуации… Но, к сожалению, я, твой единственный свидетель, в силу разных причин не могу выступить в русском суде. Одно ты должен запомнить: ты до конца выполнил воинский долг и не совершил никакого преступления против своего Отечества. Станут уверять тебя в обратном – посылай всех в задницу!

– И все равно, если я ясно пойму, что я русский, я вернусь туда. Меня ничего не остановит.

– Ну да, – улыбнулся Метлоу, – русские не сдаются…

В камеру вошли следователь и человек в штатском, несколько месяцев назад препроводивший Стрелкова в лефортовский следственный изолятор.

– Стрелков Сергей Сергеевич, по постановлению Главной военной прокуратуры Российской Федерации уголовное дело по обвинению вас в измене Родине прекращено за отсутствием состава преступления, – будничным голосом произнес следователь и, потерев покрасневшие уши, радостно добавил: – Вы свободны, майор Стрелков.

– От лица органов государственной безопасности Российской Федерации приношу вам извинения, Сергей Сергеевич, – продолжил человек в штатском.

И когда с лязгом захлопнулась за ним железная тюремная дверь и томящий сумрак остался позади, Стрелкова увидел, что на другой стороне улицы стояла белокурая женщина, та, безымянный образ которой долгое время приходил к нему в его бесплодных попытках восстановить в памяти связь времен, оборвавшуюся взрывами афганской войны…

И только когда она прильнула к нему и ее руки коснулись его покрытого шрамами лица, он поверил, что это не сон и не бред.

А потом рядом с ними остановился автомобиль, из которого выбрался весьма элегантный улыбающийся господин.

– Вот это да! Сам Джордж Метлоу! – выдохнул Стрелков. – Ты в России?.. Как?!

– Не Джордж Метлоу, а Егор Иванович Мятлев. Могу и паспорт показать, – широко улыбнулся тот. – Русская военная прокуратура попросила меня дать показания по твоему делу. Разумеется, я тут же отправился в аэропорт…

– Но ты же сотрудник ЦРУ?

– Кто тебе сказал? Какое ЦРУ?.. Я швейцарский бизнесмен. У меня семейной шорная мастерская «Руссишер казак Мятлефф», основанная моим дедом, настоящим донским казаком… А он научил меня верить, что русские не сдаются…

1996–1999 гг.

Владко Драгич был самым слабым солдатом роты Алексеева. Тонкий в талии, с длинными черными кудрями, обрамляющими щеки со смешным детским румянцем, он не мог поднять ящик с минами или долго нести на плече ротный пулемет Калашникова. Но по одержимости в бою Владко не было равных.

А появился он в роте так. На православное Рождество бойцов даже на заоблачных позициях в горах не удержать было от пьянства. Заоблачная позиция – это плотный, почти осязаемый туман днем и ночью, набухший влагой бушлат, вечно мокрое белье и раскисшая обувь, язвы и нарывы на теле. В таких условиях нужно сжать себя в кулак, чтобы не срываться на крик по любому, самому пустяковому поводу.

Сделано было все по чести и по уставу: ротный интендант Рокошочник отрапортовал о состоянии боевого духа бойцов и порекомендовал отправить трех «паломников» в церквушку в долине на всенощную, чтобы они принесли оттуда просвирок и святой воды, опять же для поднятия боевого духа в сражении за дело святой Православной церкви.