Дмитрий Потехин - Болван

Все напряженно молчали. Лишь из заглушенной автомагнитолы едва слышно доносился никому не интересный Дэвид Бирн.

Говорить было не о чем. Все детали предстоящей встречи, любой мыслимый вариант развития событий, любая возможная лазейка и прокол были сто раз обговорены, расписаны и распланированы на бумаге по секундам.

Толян думал об истукане, которому в эту ночь полностью доверил свою жизнь. Карим с механической быстротой перебирал четки. Сашок, как всегда, одними губами молился о грешной душе своей.

У всех при себе были стволы. Карим для верности прихватил даже дробовик.

За ними следом ехал еще один джип, в котором также сидели четверо самых опытных, вооруженных до зубов братков.

Сидевший за рулем Каленый взглянул на стрелки часов и приложил к уху сотовый. Толян затаил дыхание, слушая тихие равномерные гудки.

Наконец-то ответ.

– Завалили? – по губам Каленого пробежала кривая улыбка. – Тихо, да? Крас-савы!

По машине пронесся возбужденный гул.

– Есть!

– Он там че, один был?

– Один, один… – ухмыльнулся Каленый.

Кортеж свернул на проселочную дорогу и, мотаясь по вековым колдобинам, пополз в какую-то богом забытую глушь.

Кругом простирался заросший бурьяном пустырь. Лишь в сотне метров серой полосой проступал бетонный забор, за которым торчали темные остовы заброшенных заводских построек.

В сердце этой пустоши на голой плеши, которой заканчивалась дорога, возле ржавых железнодорожных путей стояли две черные иномарки с тлеющими фарами, а рядом прохаживались и разминались с сигаретными огоньками у лиц мутные фигуры. Кажется, их было десять.

– На два больше, чем нас, – проворчал Каленый, ставя джип на нейтралку.

Братки начали выходить из машин.

Две шеренги по традиции медленно и вальяжно приблизились друг к другу.

Выступивший из середины навстречу Толяну долговязый тип с рассеченной губой и цепью поверх синей рубахи заговорил первым.

– Чего звал? Не спится?

– У Директора к тебе разговор есть, – вяло промолвил Толян. – Свидеться хочет. На ковер приглашает.

– А че мне его ковры портить? – высокомерно улыбнулся Север. – Давай тут все обсудим. У вас ко мне предъява?

– Предъява. От чужого откусываешь. Не по понятиям жить стал!

– Хм!

– Рейс Москва-Караганда. Спецгруз: сорок три контейнера. Что с десятью?

– Местным отступной заплатить пришлось. После этого дела… Директор в курсе должен быть.

– Он в курсе. Только вот новость дошла: ты на махамбетовцев как работал, так и продолжаешь работать. На двух стульях усидеть хочешь? Где товар?

– Это кто ж тебе такое сказал? – оскалился Север.

– Гарик твой. Которого ты в Каме утопить хотел.

– Хех! Ты это… хорош гнать! Кого ты слушаешь-то вообще?

– А ты че такой дерзкий?

Толян как бы невзначай резко взмахнул рукой.

Со стороны завода щелкнул снайперский выстрел. Стоявший с краю молодой по прозвищу Серый охнул и начал оседать, хватаясь за живот.

Север и его кодла разом, словно по команде, выхватили пистолеты, готовые изрешетить Толяна и всех, кто с ним приехал. Они явно ждали этого выстрела. Через долю секунды их пальцы уже вдавили бы курки, но именно этой доли секунды хватило Толяну и его друзьям, чтобы взять недругов на мушку. Исход сражения был предрешен до его начала.

– Стволы в землю, гниды! – взревел Толян.

Наступило оцепенение.

Север, как затравленный волк бегал глазами по вражеской шеренге, останавливая взгляд то на дробовике в руках Карима, то на коротком спецназовском «Вихре» в руках незнакомого здоровяка.

Перевес был не в пользу напавших. К тому же ярко зажженные фары джипов били прямо в глаза, мешая сосредоточиться.

– Вы че, фраерки, еще не въехали? – Север усилием воли заставил себя презрительно усмехнуться. – У нас там снайпер сидит! Через пару секунд вы все деревянные бушлаты наденете!

Он злорадно поглядел на корчившегося в агонии Серого, который почему-то уже не корчился и не истекал кровью, а преспокойно сидел на земле, подняв руку с пистолетом.

– Твой снайперок в котельной с открученной башкой лежит, – сухо объявил Каленый.

У Севера екнул кадык, глаза испуганно заморгали, как у перетрусившего подростка.

– Стволы в землю! Или кишок не соберете! – прорычал Толян.

Одно за другим черные дула медленно поползли вниз, боясь все же опуститься до конца.

– Амба! – довольно осклабился Толян, выхватывая зубами сигарету из пачки. – А теперь колись, сука! Откуда борзоты набрался? Кому надо? Чья затея?

– Махамбетова, – выдохнул Север.

– Да неужто! Старик умом двинулся, да?

– Н-не знаю. Он мне сказал…

– По чесноку ответишь – не убью.

– А, сука… м-мать… Булат!

– Хм! Булат?

– Хотел Директора с казахами стравить! Ты ж его любимчик. Я б тебя грохнул, а все стрелки на Тимурыча. Аванс отвалил щедрый. Нам-то один хрен, что вы, что степняки – от кого пулю в спину получать!

– Со снайпером сам придумал?

– Да.

– Дурак! Пулемет бы лучше взял.

Толян сплюнул Северу под ноги.

– Бог видит, Толян, не хотел я твоей смерти! Сам ты до этого дерьма довел!

– Короче, чтоб через два дня деньги за груз были у Директора. А нет – будем с тобой разговаривать по-другому. Понял?

– М-м…

– Исчезни!

Север с опустошенным видом начал поворачиваться к машинам.

– Погодь! – улыбнулся Толян. – Щас фейерверк будет.

Каленый достал мобильник и что-то мягко сказал по нему загадочным полушепотом.

Со стороны завода щелкнуло. Взорвалась шина одной из иномарок. Щелк! Вторая. Щелк! Треснули стекла.

Когда обе машины пришли в жалкий вид, Толян бросил Северу в лицо рублевую монету.

– На автобус!

Север, стиснув зубы, зашелся бессильной витиеватой матерщиной.

– А все-таки, шеф, как ты узнал про западню? – спрашивал Сашок, когда они мчались в кабак праздновать победу.

– Я те сто раз уже рассказывал!

– Оно-то понятно! А главный источник?

– Это только я и Директор знаем, понял?

– По-онял…

Толян подумал, что надо будет попросить болвана состряпать какую-нибудь безукоризненно убедительную ложь.

«Как бы Директор не заподозрил чего…»

Он закрыл глаза под тихий бархатный баритон Круга. Впервые за долгое время у него было право не думать ни о чем.

Последний росс

– Не-ет, не согласен я с вами. Ра-ди-каль-но! – говорил Борис Генрихович, опять неумело забрасывая удочку. – Россия, которую вы рисуете… Слушайте, ну вы же знаете, что тот же Пушкин для публикации писал одно, а в переписках своих личных совсем другое. Вы вспомните его строки: «И нежно чуждые народы возлюбил! И мудро свой возненавидел!» Мудро! И это писалось, когда, как нам сейчас кажется, Россия пребывала на пике своего процветания и могущества. Ненавидеть ее было мудро! С чего бы?