Константин Кубанцев - Одинокие

В теплую воду, окрашенную в приятный голубоватый цвет, они прыгают прямо с борта.

Погрузившись с головой, Светлана на миг ощущает себя русалкой.

Она делает несколько сильных круговых движений руками и ногами и оставляет Нину позади, но вдруг… Острая боль опять пронзает ей правую грудь и, пройдя по плечу, отдает в руку и под лопатку. Чувство физической радости сразу же исчезает.

Отфыркиваясь, Светлана останавливается и, повиснув на дорожке, дожидается Нину, отставшую метров на пять. Подплыв, Нина деликатно ни о чем не спрашивает, но во взгляде её чуть прищуренных глаз читается понимание. Нина улыбается, растягивая мокрые губы, движением головы стряхивает капельки воды с носа и традиционно интересуется:

– Рассказать анекдот?

– Расскажи.

Она рассказывает анекдот про пловца, а в сегодняшней интерпретации – про пловчиху, которой запретили посещать бассейн, потому что она писает в воду.

– Но почему? – растерянно спрашивает спортсменка, – ведь так делают все!

– Да, все, – отвечает ей тренер, – но все – в воде, а ты-то – с бортика!

– Смешной анекдот. В первый раз я слышала его лет двадцать назад. Пошли-ка в бар, – прерывает её Светлана.

Выбравшись из воды, женщины отправляются в душ.

«Я опять – в третий раз, а еще не вечер – стою, как под дождем», – думает Светлана.

Она трогает то место, что болит в её теле. Она прикасается к нему нежно, и боль, когда она ощупывает шишку, – корнеплод, вызревший на благодатной почве, вполне терпима.

«В диаметре сантиметров пять, плюс-минус. Много это или мало? Не знаю. А вдруг придется вскрывать? Вдруг – не рассосется?» – мысль, что внезапно поражает её, шокирует, пугает её и, отразившись на лице, выдает её.

Подскочив, Нина страшным загробным голосом выдыхает:

– Покажи.

Светлана не выдерживает и прыскает со смеху.

– Смотри.

– Где болит?

– Вот здесь, – указательным пальцем Светлана трогает точку на груди чуть ниже и правее ареолы. – Только, пожалуйста, будь осторожна.

– Не бойся. Я – профессионал.

– Правда? – с удивлением спрашивает Светлана, проверяя мелькнувшую мысль.

– Да. Всякое случалось, – рассеянно отвечает Нина, – в интересах бизнеса – чего не сделаешь.

Она берет её грудь в руки и кладет на правую ладонь и пальцами левой руки пытается проникнуть под кожу:

– Здесь – больно?

– Да, здесь больно, – твердо отвечает Светлана. – Очень!

Они стоят посередине душевого помещения, и Нинка сосредоточенно изучает Светланину грудь. Голые. На Светлане – лишь кулон. Желтый камешек лежит в ложбинке её грудей. В этом кусочке янтаря не застывшая букашка, а высохшая, законсервированная на миллионы лет травинка. Она изогнулась в очень правильную, каллиграфически выведенную буквицу «С» – Светлана. Поддавшись порыву, Светлана расстегивает золотую застежку…

– Бери, подруга. На память.

– Ой, – восклицает Нина. Она даже не делает попытки вежливо отказаться. Она бросается подруге на шею, обнимает, целует, тискает. Светлане это не нравится:

– Ну, хватит! Потрогала, оценила Сашину страсть? Теперь пошли в бар. Я замерзла и хочу выпить.

И, не дожидаясь, что ответит ей Нина, идет одеваться.

Нина возвращается под душ, но лишь на секундочку. Закрутив кран, она догонят свою подружку.

В полутемном баре, пронизанном атмосферой искусственного порока, они затаиваются в уголке, чтобы под перерастянутые, звучащие вполтона блюзы насладиться опьянением.

Нина пытается развлечь «компанию» пикантными, почти непристойными историями. Постель, секс, половое сношение – эти понятия тесно вплелись в сферу её «работы».

– А ты – мультиоргастична? – спрашивает её Светлана.

Нина бросает в рот арахисовые орешки, жует и немного сердится за то, что её перебили.

– Муль-ти-ор-гас-тич-на, – повторяет Светлана, хмельно смакуя длинное слово.

– Ты – слишком умная! Умных женщин не любят, – лениво тянет фразу Нина.

«Вопрос не уместен, – думает про себя Светлана. – Нину интересует форма! Все остальное для неё – сопутствующие изыски. А что такое форма? Немного придыхания и – не забыть бы – протяжный стон, когда сперма партнера перельется в тебя и захлюпает, зачавкает, как в дождливый день по проселочной дороге в насквозь промокших домашних туфлях».

– Дураки не любят. Умные мужики умных баб любят, – парирует она. – Впрочем, ты права. Иногда, осознавать тот факт, что я умна, – просто горько.

– Ну и о чем ты? – спрашивает Нина.

– А я и сама не знаю о чем, – невинно удивляется Светлана, – просто так. Болтаю. Пора выпить.

Женщины синхронно поднимают рюмки. Они большие, глубокие. Пары коньяка, тяжелые, осязаемые, скапливаются в их практически полных сферах, что напоминают батискафы, готовые к погружению в темноту вечной полночи океанских впадин, и дают насладиться волшебным ароматом еще до того, как они успевают пригубить пылающий напиток.

Подруги чокаются. Раздается приятный хрустальный звон.

– Единственный недостаток бокалов, что греются в наших руках, – всегда кажется, что в этих большущих емкостях мало. И это впечатление – эфемерный обман, ловкая иллюзия, невинная ложь. Как мужское признание в любви в состоянии эрекции. Я – знаю. Я – представляю. Ах, все равно обманываюсь. Вот опять – кажется, я напилась.

Светлана улыбается.

Неожиданно Нина цедит:

– Сходи к доктору, покажи грудь.

Напоминание – неприятное само по себе. Светлана молча пьет двойную порцию.

Ровно в девять часов вечера Светлана открыла дверь собственной квартиры.

Скинув в прихожей туфли, она прошла в комнату. Присела на диван и, закурив, устало откинула голову назад.

Тонкая струйка дыма из ноздрей и задумчивая амплитуда сигареты, зажатой между указательным и безымянным пальцами… Полураскрытые, будто для поцелуя, губы… Вдох… Её лицо спокойно, но будто бы напряжено. Нет той безвольной сглаженности линий, что свидетельствует – да, расслабилась, унеслась куда-то вдаль, мечтает. Сразу видно, она сосредоточенно думает, и эти мысли, скорее, мучительны, чем нейтральны.

«Что? Недополученный оргазм во время дневного коитуса на производстве? Или иное неопределенное и беспокойное чувство, что шариком перекатывается в моем сознании и, никак не попадая «в свою лузу», трансформируется в моем сознании в гипертрофированную чувственность? Или излишек гормонов, что легко и помимо моей воли «выдает» мое зрелое тело? Не знаю. Но мне хочется, хочется, хочется. С какой стати я буду врать сама себе? С какой стати стану сдерживать естественные порывы? Разве желание – подавленное, нереализованное, умерщвленное – не превратится в моей душе в яд и не будет травить меня по капелькам в течение долгих мучительных в своей пустоте часов? И, наоборот, исполненное, разве не осветит оно путь к очищению и раскаянию? Так ли ценны моя независимость и лелеемый мною эгоизм, возведенный в фетиш? Не много ли я теряю, оберегая свою индивидуальность, – банковский сейф, забитый на поверку всего лишь цветной бумагой? Разве понятие о добродетели – в старом, прошловековом понимании этого слова – стало смешным и неприличным? Ах, не стоит бороться с искушением. И причина не в моих забродивших гормонах, я просто хочу своего мужа. Я мечтаю «вернуться» к нему. Ох-х. Или я пьяная? Пожалуй, выпью кофе».