Владислав Капитанов - Череда смертельных случайностей

Глава 1.

1890 год. Пригород Чикаго. Иллинойс.

-Если я хотя бы ещё раз услышу этого ублюдка, то слушать твои мольбы не стану, ты меня поняла?

Ветер задувал из полуоткрытого окна. Он вжался промежуток между спинкой кровати и стеной, прижимая колени к своей груди. Его глаза, неотрывно, смотрели в одну точку. Две капли слез, незаметно для него, катились по впалым щекам.

–Закрой свою пасть!

Он услышал приглушенный хлопок, после которого раздался уже удар. Такой звук, будто что-то тяжелое упало на пол. А потом ещё один громкий хлопок.

–В следующий раз я изобью его, тебе всё ясно? Ещё раз…ещё хотя бы раз я услышу крик, его нытьё или жалобы. Тебе всё ясно? – голос стал звучать тише, одышка всё сильнее проявлялась между словами.

Он не мог сдвинуться с места. Сырость старого пола стала ощущаться намного сильнее, когда голос внизу затих. Весенний ветер продолжал попадать в комнату через окно, медленно расстилаясь, своим холодом, по полу. Мальчик начал дрожать, слёзы, не прекращающие литься из глаз, становились всё холоднее.

Но он молчал. Стиснув зубы вместе, с такой силой, что скулы начинали ныть от сводящей боли. Только не звука. Только бы он не услышал – только эти мысли сохранялись в голове, помимо поглощающего страха, который и загнал его в этот маленький закуток между кроватью и стеной. Он был достаточно взрослый, чтобы понимать, что его тут найдут. Тем более, что находили уже не раз. Но он продолжал, словно маленький щенок, прятаться у кровати, прижимаясь спиной к холодной стене. Может когда-то повезет. Может однажды он зайдет и не увидит его тут. И не станет никого бить. Не станет кричать.

Слезы, наполненные болью воспоминаний, хлынули с новой силой. Мальчик совсем тихну всхлипнул, но тут же зажал свой рот маленькой ручкой. Тело пробила дрожь.

Он сидел, таращась дрожащими зрачками на дверь. Вот-вот он зайдет – он был уверен. Он знал, что он придёт. Его точно было слышно, он снова увидит его слезы. Сильная волна дрожи пробила его тело, он ударился затылком о стену позади себя. Но не издал и звука, продолжая зажимать рот рукой, пока его ладонь не покрылась солеными слезами и слюной. Только тогда, подождав ещё немного, он нашёл в себе силы убрать руку.

Холодный воздух обжёг мокрые губы. Он вдохнул полной грудью, но собственный организм его не слушался и воздух будто застревал в горле, с трудом проходя дальше. Пришлось сдержаться, чтобы не закашлять. Он совсем тихонько шмыгнул носом и всё ещё смотря на дверь, поднялся на ноги.

Половицы тихонько скрипнули. Внизу звуков не было. Он представлял кухню, которая находилась прямо под ним. Интересно ушёл ли он? Почему он не услышал шагов?

Мальчишка сделал два шага, выйдя из своего закутка, но сразу же, прыжком, скользнул обратно, больно ударившись об стену спиной.

На лестнице раздались шаги.

Всё ближе и ближе. Теперь у самой двери. Скрип проржавевшей ручки и старых дверных петель.

–Генри?

Бледное лицо матери показалось в двери. Измученные, красные глаза, загорелись жалостью и любовью, когда она увидела сидящего в уголку сына. Генри подскочил и молча, по пути смахнув слезы и опустив лицо вниз, чтобы мама не увидела, что он плакал, подбежал к ней и уткнулся лицом в её фартук. В носу заиграла смесь приятных запахов жаренной еды.

-Извини, мама. Извини, пожалуйста, прости – он говорил очень-очень тихо, продолжая прятать лицо, прижав его к матери.

–Тихо, милый. Тихо. Всё хорошо. Он…он просто очень устал, ты же понимаешь? Он постоянно работает.

–Мама, я больше не буду плакать. Никогда. Я…я… – он забыл слово, но в итоге просто постарался как можно крепче прижаться к матери, стараясь не плакать, хоть он и чувствовал, как слезы продолжают выступать у него из глаз.

И он бы точно заплакал, если бы увидел, скрытую волосами, темно-красную отметину от кулака и ладони на щеке матери.

Глава 2.

Дом, со стороны, напоминал сдавленную и вытянутую вверх коробку. Его светлые стены, от времени, покрылись черными пятнами. А обшарпанные оконные рамы, как больные глаза, смотрели на виднеющиеся трубы заводов, с их черными столбами дыма. Дом стоял в центре пригородной промышленной зоны. Вся копоть из труб, будто небо отказывалась принимать её у себя, постепенно, оседала на домах. От чего стены и чернели. А люди частенько кашляли. За заводами, чьи стены и трубы закрывали собой обзор, было озеро Мичиган. То самое, на берегу которого и стоит один из заводов, куда каждое утро, собирается Тодд. Отчим Генри последние два года. Когда ему было шесть лет, он впервые увидел Тодда в дверях его дома. Он, по привычке, когда услышал открывающуюся дверь, выбегал из комнаты встречать отца. Хоть отец уже несколько месяцев не открывал входной двери. Работы на строительствах заводов не просто так высоко оплачивалась. Отец погиб под завалами. А Генри всё ждал открытия входной двери, когда он мог бы выбежать и со смехом обнять папу.

Но в этот раз в двери был Тодд. А за его спиной, улыбаясь стояла мама. Генри, несмотря на юный возраст, хорошо запомнил этот день. Запомнил, как Тодд, хмыкнув, по-хозяйски вошёл в дом и не обратив на него внимания, поднялся по лестнице, оценивающе осматривая своё новое жилище. Оставив маму с двумя чемоданами, которые та, не сумев поднять, потащила по полу. Но когда Генри кинулся ей помочь, он впервые услышал крик Тодда. От того, как тот крикнул, мальчик отскочил от чемодана, пятясь назад, инстинктивно пытаясь оказаться подальше от злости, которую он расслышал в этом вопле.

-НЕ СМЕЙ ДАЖЕ ТРОГАТЬ ЭТИ ЧЕМОДАНЫ! НЕ ПРИКАСАЙСЯ К НИМ, ОНИ СОВСЕМ НОВЫЕ! – первый крик Тодда на мальчика, который, само собой, оказался далеко не последним.

Этот день был последним, когда улыбка матери, рядом с Тоддом, была искренней. Но Генри ещё не был способен этого увидеть. И долгое время, несмотря на вечные крики и удары, он думал, что мама всё равно продолжает оставаться счастливой.

Но по-настоящему счастливой она была, когда Тодд уходил работать на склад и пропадал практический на целый день.

В эти часы, всё внутри дома, будто расцветало. Генри казалось, что даже запах меняется. А сам воздух становится более теплым, притягательным. Но каждый раз, вся эта временная радость исчезала, когда он возвращался с работы. Когда, опять, открывалась входная дверь.

Привычка Генри, выбегать, чтобы встретить папу, пропала сразу же. Он оставался в комнате, смотря на свою дверь. И тихо шептал, сам не понимая к кому обращаясь, чтобы Тодд не стал подниматься по лестнице.

Ему запрещалось плакать. Запрещалось просить. Запрещалось отказывать Тодду в любой просьбе. В их доме жил зверь. Опасный, неконтролируемый. За день, что отчим Генри проводил на работе, он словно наполнялся жаждой гнева и злости. Сначала доставалось только Генри. И лишь сегодня, впервые, он так сильно кричал на его мать. Наверное, потому что та старалась намного больше чем он сам. Генри, сам того не осознавая, начинал винить себя во всём, что случается в этом доме.