Александр Андрюхин - Семя титана

— Ты рада, что мы встретились?

— Да! — еле слышно ответила девушка.

Они встретились девятнадцатого мая, в субботу, в семь часов вечера под памятником Грибоедову. Парень с девушкой подошли друг к другу, насмешливо обменялись приветствиями и побрели по аллее мимо загаженного пруда, мимо театра «Современник», мимо ресторана с разбитыми окнами и дальше по трамвайной линии вдоль каких-то магазинчиков, киосков, кинотеатров. Было не важно куда идти, лишь бы идти рядом, чувствовать друг друга и все говорить, говорить и никак не наговориться.

— Значит, вы были ирландцем? — допытывалась она, с любопытством заглядывая в глаза своему новому знакомому.

— Нет, вы не поняли! Я был англичанином, — отвечал он с напускной серьезностью. — Во всяком случае, говорил на английском.

— А я, значит, была ирландкой?

— Чистокровной.

— Серьезно?

— Даю зуб.

— Ну и что дальше? Рассказывайте! Не отвлекайтесь!

— Я уже вам все рассказал. Ваш отец держал таверну на берегу бухты, где укрывались от шторма наши корабли. Сезон штормов начинался в октябре и длился около месяца. Обычно он настигал нас по возвращении в Ливерпуль, когда корабли и без того были перегружены товаром. Но вас больше интересует, чем занимались английские моряки в вашем поселке? Практически ничем! Пили да играли в кости. А вы танцевали перед ними на столе.

Инга вглядывалась в своего нового знакомого, назвавшегося Володей, и никак не могла определить, шутит он или говорит серьезно. Впрочем, в его голосе иногда проскальзывала ирония, но все равно, что-то давно забытое и до чертиков родное начинало шевелиться внутри.

— А брат у меня был? — неожиданно спросила Инга.

— Брат? — удивился незнакомец и остановился. — Кажется, да… — Глаза его сделались настолько серьезными, что Инга напугалась. «Неужели не шутит? Боже ты мой!» — Знаете, начинаю припоминать, — произнес он с туманным взором. — Вот сейчас всплывает образ. Вижу этакого здоровенного, угрюмого верзилу, которому не очень нравилось, что вы танцуете на столе перед моряками.

От этих слов Инга покрылась мурашками. Перед глазами тут же предстал детина, приснившийся ей. «Да нет же, так не бывает», — подумала она и рассмеялась.

— Продолжайте! Интересно. Значит, брату не нравились мои танцы на столе. Почему? Я плохо танцевала?

— Не в этом дело! — поморщился незнакомец. — Вашему брату многое не нравилось. Это, знаете, от скверного характера. Есть такие люди — вечно недовольные, молчаливые, угрюмые и всегда носят с собой ножи. Ваш брат был из таких. Он всегда носил за поясом кривой нож. Кстати, — незнакомец таинственно наклонился к её уху, — он этим ножом собирался зарезать и меня.

— Вас! — театрально воскликнула Инга, деликатно отстраняясь от мужчины. — Но за что?

— Как это за что? — искренне удивился Володя. — За вас, конечно. Странно, что вы не помните.

Инга отвела глаза и трижды театрально кашлянула, дав понять, что продолжать дальше на эту тему не стоит. Он тоже замолчал и сделал вид, что смутился. Это была такая игра.

В этот вечер было удивительно хорошо на улице и потрясающе легко на душе. Было приятно брести с этим незнакомым шизиком безлюдными закоулками и слушать весь этот бред. Игра была обусловлена и принята обоими.

— Сколько, сколько вам лет? — внезапно перебила Инга.

— Тридцать два, — ответил он растерянно.

— Понятно. Вы случайно не из ФБР? Скажите честно, откуда вы узнали мой номер телефона? Хотя нет! Сначала скажите, удалось моему брату зарезать вас кривым ножом?

— Увы! Пока он собирался, я успел утонуть. Он так вас любил, что ревновал даже к пивным кружкам.

— Родной брат? — вытаращила глаза Инга.

Молодой человек замялся, сообразив, что несколько переврал, однако на попятную не пошел.

— Да, родной брат! Не удивляйтесь! — произнес он с честными глазами. Он любил вас не только любовью брата. Дело в том, что в предшествующей жизни, кажется, в древней Элладе, а может и в Вавилоне, я точно не помню, не моргнув глазом продолжал молодой человек, — этот товарищ упорно добивался вашей любви, но так и не добился. И тогда боги решили испытать его ещё круче: воспроизвести на свет в одной семье с вами.

— Испытать? А зачем?

— Чтобы потом наградить. Так всегда делается…

На этих словах молодой человек замолчал и сморщил лоб. «Видно, совсем заврался, — подумала Инга. — Бывает. Сама такая».

— Вы случайно не писатель-фантаст? — спросила она деловито.

— Что вы! — скромно потупился рассказчик. — Но если говорить честно, то научную фантастику я ещё терплю, но фэнтези ненавижу всей душой, хотя и понимаю, что человек слишком мелок, чтобы фантазировать. Он не фантазирует, он вспоминает. Если он рассказывает о чем-то невероятном, то он не сочиняет, он действительно это видел в других мирах. Об этом писал Платон.

«Боже мой! Платона ещё зачем-то приплел, — недовольно подумала Инга. С Платоном перебор. Лучше бы рассказал, сколько у него было жен. Наверное, много, если у него так подвешен язык».

Самым приятным в этот вечер было то, что Воронович уже не так монументально давил на подкорку. Подобное Инга не могла не оценить. Хорошо, что она не позвонила ему ни вчера, ни сегодня. Это было нелегко, но в последние дни девушка почувствовала в себе перемену, и такая перемена удивляла её. И ещё удивляло, что этот типчик не пытался завладеть её локотком.

И когда они прощались в двенадцатом часу, в совсем ещё детское время, Инга спокойно заглянула ему в глаза и серьезно сказала:

— Только не сочтите меня за глупую, но брат, который хотел меня как женщину, у меня действительно был. В прошлой жизни.

Зачем Инга произнесла эту чушь, и сама не поняла. От такой неожиданной глупости он даже растерялся. Но в следующую секунду ирония снова овладела им:

— Даю второй зуб за то, что брата вы видели во сне! Кстати, во сне при желании можно увидеть все, что существует во вселенной. Можно увидеть грядущее нашего трехмерного мира, если взглянуть на него из четырехмерного. Но умоляю вас, будьте осторожны, когда будете проходить через низшие бесовские слои…

— Я буду осторожной, — перебила она с раздражением, потому что от этой галиматьи уже уши свернулись в трубочку.

После чего Инга мило улыбнулась и бабочкой впорхнула в подъезд.

— Неужели вы думаете, это я его повесил? — возмущался развалившийся перед Батуриным мужчина. — Вы меня считаете за сумасшедшего? Такую тушу вздернуть — да разве мне под силу?

На вид ему было не более сорока пяти, хотя по документам пятьдесят шесть. Это был высокий, смуглый, черноволосый мужчина с едва пробивающейся на висках сединой. Несмотря на вальяжную позу, в его черных глазах отражалась тревога, а с румяной шеи под байковую рубашку текли ручьи пота.