Константин Галуза - Ясная ночь… II часть

– Окей, счастливо – пожелал я, – куртку отдай, тачку быстро поймаешь. И меня быстро не сдавай, пожалуйста.

– Не сдам. – она усмехнулась.

Лена сняла куртку и протянула её мне. Я раздвинул листы максимально, втянул куртку, на всякий спросил:

– Я тебе точно не нужен Лен? Всё пока, я пошёл, не замёрзнешь?

– Кеды-тапочки тебе куда высылать?

– Оставь на память. – предложил я. – Придёт время, вспомнишь былое…

– Да. – Слышалась она напряглась, – вспомню…

– Ну, пока, – пожелал я ей, – чтоб всё у вас там разрулилось…

Потом какая-то не понятная тишина без ответа, шорох, и вопрос мужским, неуверенным голосом:

– Мадмуазель, разрешите пройти.

Тут я полез что бы посмотреть кто там ещё. Рубашку о разорванную жесть зацепил, млять.

Два типа с бутылкой сибирской водки ноль семь.

– Ты кто?

– А ты?

– Я здесь живу.

– Я, то же.

– Где?

– В Караганде. Своей дорогой идите.

– А мы и идём, твоя мёрзнет.

– Не замёрзнет.

«Эти» протиснулись, сквозь жесть и скрылись на лестнице.

– Лен, или на дорогу тачку ловить, или ко мне.

– Я пойду к тебе. Надо собраться с мыслями. Уеду ночью.

По лестнице мы поднялись ко мне, на кухне я забрал кипящий чайник.

– Проходи, садись, я пока заварочный вымою.

И чем её угощать? Шпроты были, хлеб, сыр. Сало солёное, – не нужно, (ещё из дома, на нём только жарить), конфеты шоколадные… Нормально. Ну нахер я её сюда притащил? Такой шанс был…

Выплёскивая старый чай в унитаз, подумал: а вообще, я бы на том старом сале и пожарил что ни будь, хоть макароны сухие… Надо доставать тушенку. НЗ. Не люблю я «нз» тратить. Тот самый случай. С макаронами вошкаться не буду, не до них. А луковицу пошинкую.

– Ты как? – спросил я у Лены вернувшись

Он пожала плечами.

Достал из шкафчика оранжевую жестянку с чаем, заварил чай, накрыл чайник полотенцем. Мне как-то стало лучше, привычнее.

– Знаешь, о чём я подумала тогда, перед тем, когда «эти» подошли?

– О чём?

– Что ты можешь меня изнасиловать.

– И?

– И потом подумала, что не будешь.

– Есть будем, – сказал я, -, доставая сковородку, лук, армейскую говядину в банке.

Она, по-моему, ещё больше съёжилась.

– Лен ты не парься, – попросил я, – всё уже кончилось, тушёнку прожарим луком посыпем, веселей дело пойдёт. Очень есть охота, – признался я.

Это не произвело на неё впечатление.

Я пошёл на общую кухню. Поставил чугунную сковородку с луковицей, ножом, и банкой на стол, вернулся в комнату

– И что теперь? – спросила она, стягивая мой мохер и вешая его за себя, на спинку эклектического стула.

– Ничего. На ближайшие час, полтора. – определил я. – если тебе неймётся – денег на тачку я тебе дам. Только не много, у меня у самого мало и ещё домой ехать с товаром. Менты, проводники.

– Звонить сейчас нельзя: телефон один, внизу, на первом этаже у вахты, а там – эти. И там очередь, у автомата, – небольшая правда, один-два человека до глубокой ночи. Если горит – выведу тебя на дорогу, обратно через чёрный ход и посажу в машину. Но денег много не дам. Лучше – посиди. Позвонишь потом. Подумаешь. По-моему, лучше остаться тебе до утра, или под утро уехать, – проще, спокойнее…

– Это – нет! – живо откликнулась она.

– Я не держу. А подумай. Как хочешь.

Логика железная. Только дура-баба сейчас сорваться может.

– Сними ты эти тапочки, – мокрые же, я тебе кеды дам. Правда без задников…

– Ты хочешь, чтоб я вообще уже на клоуна была похоже?! – разозлила её бессильно очевидность, – она, по-моему, собиралась сказать что-то ещё, но не подготовилась.

– Лен, – я встал, нагнулся и поискал на нижней полке в шкафчике, – вот носки сухие, кеды – они как тапочки, пойдём я тебе покажу, где туалет, умывальник, пока тушенку разогрею. Зла я ей не желал:

– Они чистые.

Она встала, с моего стула взяла в руку носки, обулась в подсунутые кеды.

Отвёл её в санузел, показал, которое там моё мыло.

На кухне вскрыл банку, поставил сковородку на газ, почистил и порубил луковицу. Так съел пару долек. Шкворчит.

На кухню пришла девушка в коротком фланелевом халате, с досточкой, луковицей и котлетами в чашке, – соседка по этажу, с другого «кармана». Мы с ней не здороваемся, она стесняется.

Я не постоянный житель, не местный. Но эта хоть не орёт, что я кухней пользуюсь, а не дежурю. Хотелось, что ни будь спросить, но… Убрал очистки лука, вытер тряпкой стол, помешал ножом минутку ещё, ушёл.

Поставил сковородку на перевернутую кафельную плитку, достал нержавеющие вилки, порезал вчерашний хлеб.

Налил себе, до половины, чашку крепкого чая, разбавил кипятком. Хотелось выпить. Отхлебнул чай.

– Ешь Лена.

Ломая хлеб, ел. Вот о чём с ней говорить? Ладно, хоть вилку с хлебом взяла, ест.

В дверь постучали.

Я сделал успокаивающий жест вилкой, встал, тормозя открывающуюся дверь ступнёй, (я и не закрываю обычно, пока спать не ложусь). Шагнул упреждающе в коридор. Колян посторонился.

– Привет.

– Здорово. Ты чё?

– Не один я Николай…

– А. И чё?

– Погоди пока, – попросил я.

Колян, этот тот парень, благодаря которому я и имею возможность спокойно проживать здесь временами, как приезжаю. Это его комната. Мы одноклассники, товарищи, и ему я доверяю, больше, чем всему остальному населению Ленинграда, потому что Колю я знаю.

Зажатую за горлышко, между пальцев, бутылку Коля показал мне не навязчиво. Вряд ли я когда ни будь ещё, более правильно подберу обычное прилагательное так, чтобы оно соответствовало своему смыслу. Ненавязчиво.

– правда Колян, – заверил я, – пошушукаться надо, давай потом, а ты где будешь?

– Ладно, – согласился Коля.

Мне стало жаль, что вместо того, чтобы, под бутылку водки, рассказать Коле про день этот, я с Леной. Но куда ещё этого бывшего, два дня не бритого баскетболиста запускать! Он бритый то на русского не похож. В «домашнем» рыжем свитере с оторванными рукавами, с бутылкой водки. Только успокоил девушку. Она и полчаса ждать не будет, – как ломанётся по балконам, что и кеды потеряет. Кеды – Колькины, кстати.

Вернулся, запер за собой дверь. Наелся уже. Сел, глотнул чая.

Лена посмотрела на меня и положила вилку на край сковородки:

– Спасибо.

– Пей чай. Товарищ заходил, – объяснил я ей. – Слушай, я что хотел спросить, только время не было, – а Вадима как зовут?

Она помолчала, затем, нехотя сказала:

– Некоторые, зовут его «Тибет».

– Он сидел?

– Я этого не знаю. – не хотела разговаривать Лена, – тебе это зачем?

– Ути- мути… – восхитился я, – дочь Коза-Ностры…

Её глаза сузились.

– Тебе то что?

А правда? Признался простодушно:

– Просто в башке всё крутиться. Поверить не могу. Ладно. Конфеты хочешь?

– Нет.

А я выпью, с чаем, – захотелось, – будешь?