Николай Старинщиков - Анаконда, глотающая живьем

– Приветствую, – ответил тот, поглядывая в окно. В руке у него был сучок с тупыми концами и остатками кожуры.

– Причуды замкнутого пространства, – продолжил Георгий. – Обязательно встретишь знакомого человека… Кстати, ты помнил Барабанова Саню?

Снопков насторожился:

– Что значит, помнил?

– Вчера схоронили. Представь, привезли к ним задержанного, а это его сын.

– Скоты, – произнес Снопков.

Вдавив кнопку сучком, он поднял шлагбаум кверху и оставил в таком положение.

– Идем на улицу, жарко здесь… – сказал он и поднялся из кресла.

Они вышли из будки и в тени сели на лавочку. Снопков тупо смотрел в сторону пешеходов. На территорию ЦГБ двигался персонал, родственники больных, а также транспорт. Вся эта масса двигалась единым потоком, так что отделить одно от другого не было никакой возможности.

– Какими судьбами? – спросил Снопков.

– Работаю здесь, – ответил Лазовский, – юристом.

– А у нас здесь ты видишь, что творится. Взяли и сузили дорогу…. Но не это главное. Оказывается, я еще должен старух гонять на площади, чтоб не торговали. Нет, ну я видел, идиотов, но чтобы таких. А то, что в пешеходные воротца пройти этой толпе невозможно, так это его не волнует…

Поговорив минут пять, бывшие сослуживцы распрощались, и Лазовский направился к себе в кабинет.

«Скроюсь. Уйду в параллельный мир, – дурашливо думал он, отмахиваясь от навязчивых мыслей. – Иначе нас погубит желание делать всё самим… Существуют органы, которым и карты в руки. Пришел. Увидел. Надел наручники. А так-то оно, если самому всё делать, шею можно свернуть… Коля Снопков только что пришел, а уже своему директору собрался звонить… «В гробу, – говорит, – видал ваш объект…» И действительно, если бы не трудности жизни, разве пошел бы он в охранники (считай, в сторожа)? Каково ему было слышать от Непрокина – какого ты здесь сидишь!» Какого надо, такого и сидит…

Лазовский надеялся, что в кабинете настроение улучшится. Однако стоило войти в вестибюль, как навстречу бросилась главная кадровичка Порватова (специально, видать, караулила) и, ухватив за рукав, чуть не силой повела к себе в кабинет.

– Приказик у меня для вас, – чирикала она, нервно зевая.

– Что случилось? Откуда такая спешка?..

– В кабинете всё объясню, – торопила Порватова. – Сами понимаете… Зыбь, рябь. Короче, девятый вал…

– Опять сокращения? – спросил Лазовский.

– Выходит, что так. Боюсь, что следующей буду я. Он и Люберцеву, кандидата наук, задвинул…

– Где он сейчас? На месте?

Оказалось, Непрокин на работе отсутствует.

– Гад ползучий, – выдохнул Георгий.

Порватова едва не рыдала. Её пока что не трогали, но тучи и над ней потихоньку сгущались.

– Одно не пойму, – удивлялась она. – Для чего ему ЦГБ?

– Вот и мне непонятно. Деньги, которые он по должности здесь получает – курам на смех по сравнению с доходами от бизнеса.

– Именно! – согласилась Порватова.

Удивляться было чему. При старом главном враче всё было иначе. Ходили на работу, получали зарплату и потихоньку лечили народ.

– Марину убрал – это совесть надо совсем потерять…

– За что он ее? Она спрашивала?

– «Не хочешь, – говорит, – добровольно, я тебе взятки пришью – ты только мне скажи, когда пришить…»

– Вот даже как?

– Та и замокла. «И сказать, – говорит, – ничего не могу – только слезы текут… Значит, – говорит, – ему надо, чтобы вместо меня другой человек стоял…»

Лазовский и Порватова повернули за угол и вошли в кабинет с убогой черной табличкой «Отдел кадров». Сотрудница, лет тридцати, оторвала взгляд от монитора и поздоровалась с Лазовским. И вновь опустила голову, щелкая клавиатурой.

– Вы все-таки мужчина – не пропадете, – говорила Порватова. – На худой конец – пенсия. Вы же отставник. А этот всех снимет… И своих назначит…

– Так меня, выходит, за ворота? – спросил Лазовский, живо соображая.

– Ну да, – развела руками Порватова.

Она вынула из стола несколько бумажных листов и протянула Лазовскому.

– Тут все бумаги, – пояснила она. – И приказ о предстоящем увольнении в связи с сокращением кадров, и акт об ознакомлении с правами. И даже список вакансий по нашему учреждению. Слесарем-сантехником, если вас устроит…

– Не имею такой специальности. – Лазовский сплющил губы. – Но я даже рад. Я словно плавал в дерьме и вдруг почуял опору.

– Вот и хорошо, – сказала Порватова.

Лазовский присел за свободный стол. Расписался в документах.

– Но это лишь через два месяца, а пока вам надо ходить на работу, – напомнила Порватова. – В общем – все как обычно, иначе будет прогул. Вы уж постарайтесь. Договорились?

Лазовский отвернулся к окну, качая головой. Юристу ли не знать о последствиях нарушений закона. Впрочем, его слегка начинало трясти.

– Два месяца, говорите? – спросил он. – А для чего? Чтобы я у него под ногами болтался? Чтобы каждый день он ноги об меня вытирал?

Порватова тряхнула головой. Молча. Как лошадь в стойле.

– А если юрист не желает? – продолжил Георгий.

Он поднялся из-за стола и, не оглядываясь, пошел из кабинета. Два месяца работать – это уж слишком. На всех парах он прошел коридором к офису Непрокина, дернул створку «предбанника» и глянул в сторону секретарши.

– Прибыл?

– Фёдор Ильич занят!

Секретарша вскочила из-за стола, пытаясь преградить путь, однако Лазовский опередил, словно его за дверью давно поджидали.

Непрокин оказался в кабинете один.

– Здравия желаю, Фёдор Ильич! – произнес Лазовский. – А говорили, вы заняты…

– Что надо? – буркнул тот, пялясь в компьютер.

– Вы меня сокращаете?

– Вы правильно поняли. Через два месяца вас уволят. Идите, работайте…

– А если я не хочу, допустим? – отчетливо произнес Лазовский. И удивился, как быстро отрезал пути для маневра.

Непрокин оторвал взгляд от монитора.

– Бунт на корабле – или я ослышался? А ну, повтори.

– Ты не ослышался, а я не люблю повторять. – Георгий посмотрел на настенные часы. – Считай, у тебя нет юриста.

– Ну и ступай! – каркнул Непрокин. – Какого ты здесь стоишь…

Главный врач выразился так же, как до этого у шлагбаума.

– И на том спасибо, – улыбнулся Лазовский, – а то растянул себе удовольствие на два месяца. Мы же убьем друг друга. Спасибо, что ответил взаимностью.

Непрокин зло двигал губами. Он был готов проглотить юриста вместе с его башмаками, однако молчал. Кроме хамства, как видно, в голову ничего не лезло.

– Хочешь, скажу напоследок? – спросил Лазовский. И тут же продолжил: – Несчастный ты человек, Федя. И, главное, некому тебе об этом сказать, а сам ты не догадаешься. По причине упрямства… – Лазовский взялся за ручку двери: – Гуд бай, бэби. Большой мальчик по имени Федя.