Николай Старинщиков - Анаконда, глотающая живьем

– Доброе утро, Фёдор Ильич.

Фёдор Ильич, блестя очками, слабо кивал, продолжая путь. Дел у него с утра предстояло опять немало. Надлежало утрясти вопрос о сокращении кадров, поэтому, в первую очередь, следовало соблюсти юридическую процедуру.

Войдя к себе в офис, он велел секретарше решить этот вопрос, причем таким образом, чтобы никто к документам не подкопался.

– В смысле? – не поняла секретарша.

– Пригласи ко мне Порватову и юрисконсульта.

Секретарша убежала исполнять поручение, а Фёдор Ильич, распахнув настежь дверь кабинета, вошел внутрь, обошел стол и сел в кресло, наслаждаясь охлажденным воздухом кабинета.

Вскоре главная кадровичка Порватова и юрист Лазовский уже стояли перед Фёдором Ильичем в конце приставного стола.

– Приказы, – произнес Непрокин, глядя в монитор.

Порватова подошла ближе и протянула ему внушительную пачку бумажных листов.

Непрокин положил их перед собой и принялся изучать, листая один за другим.

– Где твоя подпись? – уставился он в Лазовского.

– Приказы идут с нарушениями, – произнес тот. – Во-первых, нарушены сроки, поскольку речь идет о сокращении. Во-вторых, нарушено правило о предоставлении списка вакансий, если таковые имеются. А вакансии, насколько мне известно, имеются…

– Не понял я! – Фёдор Ильич выкатил глаза. – Ты учить меня вздумал?!

– Надо предложить эти вакансии людям. Иначе приказы признают незаконными…

– Кто признает?

– Суд…

– Хорошо. Ступай, – велел Непрокин. – А вы останьтесь, – ткнул он в сторону Порватовой пухлым пальцем, словно она была не живым человеком, а компьютерной клавишей.

И когда Лазовский уже был в дверях, главный врач произнес ему в спину:

– Напомню тебе, если такой ты забывчивый: не надо строить из себя законника – подпиши и гуляй!

Георгий удивленно качнул головой и продолжил путь.

Оставив позади себя кадровичку Порватову и Непрокина, Георгий вышел в общий коридор, приблизился к своему кабинету и вошел внутрь. В голове у него был абсолютный сумбур. Сокращение штатов. Приказы. С признаками нарушений трудового права. Какие-то согласования, от которых тюрьмой несёт.

Георгий сел к столу, облокотился и тотчас вспомнил всё, что казалось давно забытым.

***

Если бы знать заранее, что именно так всё и будет, Гоша Лазовский не пришел бы сюда с собакой. Он придумал бы, как этого избежать. Теперь было поздно: его любимый Шарик висел на перекладине, а Тараканов обдирал его живым. Собака скулила, кусалась и ничего не могла поделать.

Георгию шел тогда восьмой год. Они еще жили в деревне. Мать тогда была замужем за Кузьмой Архипычем – пришлым мужиком, у которого в деревне была лишь сестра да ее сожитель Илья Тараканов, высокого роста и сильный.

Тараканов был любитель поспорить. Бывало, на спор с Кузьмой, велит Гошке ухватиться за большой палец руки, после чего поднимет и перенесет вокруг своей головы, словно гирю. Кузьма тоже возьмётся, обернет разок, покраснеет от натуги и поставит на землю. Слабоват в коленках, но не отступит в споре.

И надо же было такому случиться: Кузьма наладился в тот день к Тараканову, взял с собой Гошку. А где Гошка – там и Шарик.

Илья с Кузьмой вначале подвыпили, вышли во двор и тут, слово за слово, поспорили, что Тараканов живьем обдерет собаку. Какую? Да хотя бы вот Шарика…

Кузьме бы лучше не спорить, но где там! С пеной у рта он доказывал, что это никак невозможно, а когда до него дошло, то было поздно: собака висела под навесом на перекладине, головой вниз, а Тараканов, орудуя ножиком, сдирал с нее шкуру.

У Кузьмы мелко тряслись штаны. Лицо побледнело.

Гошка плакал, ненавидя обоих. Спорили бы на собственную шкуру, а то ведь на чужую. Разве же это справедливо?

Шарик дергался и зло скулил. Такого предательства от людей он не ожидал и пытался укусить. Тараканов приладил ему на морду сыромятный ремень и продолжил кровавое дело, заставив Кузьму держать за передние лапы.

Гошка метался рядом, просил не мучить собаку. В мокрых глазах у мальчишки ломался и прыгал мир, но его никто не хотел замечать, словно он был пустое место. Его оттолкнули, и теперь он стоял среди двора, униженный и заплаканный. Рядом с ним, усмехаясь, вертелся сын Таракановых, Федька. Этот Федька был младше Гошки. Он не плакал, ему почему-то было весело.

А вскоре всё было закончено. Шарика сняли с перекладины и положили на грязный пол. Несчастное животное едва скулило. На голове кожа осталась нетронутой. Остальная ее часть была подрезана и лежала теперь на шее толстым кровавым узлом.

Тараканов вытирал руки о холщовую тряпку. Из дома на крыльцо вышла тетка Мария, сверкнула глазами и вновь ушла.

– Теперь ты понял? – спросил Тараканов у Кузьмы.

Кузьма натянуто улыбался. Конечно, он понял. Какие могут быть слова, когда и так ясно, что проиграл.

– Теперь будешь знать…

– Я думал, ты шутишь, – мямлил Кузьма.

– Отнеси его в лес, – велел Тараканов.

Кузьма ничего не ответил, намотал себе на ладонь конец веревки и двинулся в огород, волоча за собой собаку – задом наперед, голым телом по комьям земли.

Собака устало скулила, Федька скакал рядом и щерился. Гошка шагал позади. Прощай, Шарик. Еще утром ты играл, радовался жизни, а теперь тебя нет. Кто после этого дядя Илья? Таракан и есть. И Федька у него такой же. Оба гады. И Кузьма, материн муж, такой же гад.

Втроем они подошли к задам, открыли калитку и вышли за огороды. За просторной поляной опускался низом пихтовник. У пихтача Кузьма остановился, закурил, потом ухватился обеими руками за веревку и рывком, наотмашь, бросил собаку в низину. Шарик при падении всхлипнул и навсегда замолчал.

«На пенек угодил», – подумал Гошка и снова заплакал. Он ничего не мог сделать с безжалостной сворой. У него не было сил бороться.

Кузьма бросил в траву папиросу, растоптал сапогом и пошел к огороду. Его племянник, Федька Тараканов, скакал следом, норовя ухватиться за руку.

…Женские голоса за дверью прогнали видение. Но образ Ильи Тараканова так и стоял в глазах. И тут вдруг подумалось, что Непрокин Фёдор Ильич чем-то напоминает Тараканова. И если б не разные фамилии, то всё совпало бы – тот же тяжелый взгляд, те же повадки. При этом выходит, что сын живодера – медик. По рассказам односельчан Федька вроде бы тоже куда-то поступал и где-то что-то закончил. Уж не медицинский ли?

Лазовский посмотрел на часы, потом поднял трубку и набрал номер.

– Адвокатская палата слушает, – сказал женский голос.

– Лазовский беспокоит. Как с моим заявлением?

– Вам отказано, – ответила дама. – У вас нет оснований претендовать…

Отказ был голословным, и Лазовский возмутился. Однако дама не захотела его слушать, сославшись на занятость.