Николай Старинщиков - Анаконда, глотающая живьем

– Товарищи офицеры! – подал команду дежурный.

Личный состав молча поднялся. Брызгалов, буравя взглядом пол, двинулся к выходу, бормоча сам с собой и теребя микрофон в ухе. Заместители шагали следом за ним.

Телегин, обернувшись, громко объяснял кому-то:

– У Барабанова сын! Взрослый! Задержали – и к отцу на нары. А у того сердце…

– Что-то я не врублюсь! В дежурке который был раньше?! – пищала кудрявая дама в штатском. – Его же заменить надо было! Или предупредить, подготовить!

– Отправить домой хотя бы, – добавил кто-то еще. – А так-то оно, конечно…Ты, допустим, сидишь, а тебе сына привозят в наручниках…

– Теперь его нет, – развел руками Гусев. – И сын его ни в чем не виноват. Это факт. Зато у нас тут все пахари! – он огляделся по сторонам. – Пашут по живому…

Георгий Лазовский шагал асфальтовой дорожкой к себе в ЦГБ. Местами тропинку пересекали муравьи, какие-то букашки. Лазовский был вынужден сбавлять ход, стараясь идти лишь свободным асфальтом. Он не помнил, когда у него появилась эта дурная привычка – жалеть муравьев и прочих, снующих под ногами.

На голове у Георгия были серебристые волосы, на ногах коричневые туфли с множеством мелких дырочек, дабы ноги не потели по летнему времени.

Лазовский помнил эту больницу с тех пор, как приехал в эти края работать по назначению. Потом он ушел на военную пенсию. Много времени прошло, а больница всё та же, никаких изменений. Впрочем, дыру в козырьке над приемным покоем всё-таки залатали. Когда-то давно один из больных, психанув по какой-то причине, обернулся матрасом и выпрыгнул из окна, угодив в козырёк, между брусьев. Что характерно, остался жив – благодаря мягкой кровле и подопревшему горбылю. Козырек после этого долгие годы зиял безобразным проломом. Давно это было, а кажется, что вчера…

Звук мобильного телефона прервал воспоминания. Звонил какай-то мужик из УВД, интересовался Лазовским.

– Слушаю вас всеми ушами, – ответил Георгий.

– Из совета ветеранов беспокоят, – продолжил мужик. – Семенов моя фамилия… Мы тут решили, что надо бы встретиться. В связи с реформой в МВД. Короче, нам надлежит подключиться. Как вы на это смотрите?

– Так вроде бы уж того, – соображал Лазовский. – Прошла реформа.

– Так-то оно так, но не совсем. Ветераны тоже должны участвовать. Как вы на это смотрите?

– Положительно, – впопыхах ответил Лазовский.

– Вот и ладненько. Всего вам хорошего.

Абонент отключился. Лазовский, косясь на заплату в козырьке, убрал телефон в карман, повернул за угол, подошел к административному корпусу с громадными колоннами и взялся за ручку двери, мечтая спрятаться в кабинете и сидеть до вечера. Придти, сесть в кресло и вытянуть ноги. И сидеть, считая ворон на соседнем тополе за окном. За тот оклад, который здесь положили, только ворон и считать. Раз ворона, два ворона…

Лазовский приближался к кабинету, норовя вонзить ключ в замочную скважину. Однако не успел. Его опередила сбоку секретарь главного врача и велела сразу же двигаться к Непрокину в кабинет. Проговорив, она тут же полетела в обратную сторону. Голубой халатик трепетал у нее на подвижных бедрах.

Лазовский, не торопясь, направился следом. В его планы не входило бегать сломя голову. У входа в приемную девушка обернулась:

– Между прочим, всё утро звонили вам в кабинет, а вас нет. Почему вы всё время опаздываете?

– С чего вы взяли? – удивился Лазовский, глядя себе на часы. – Я работаю с девяти, согласно нашему договору.

– Ну, не знаю, – стояла на своем секретарь. – У нас работают с восьми.

– Ну и работайте. Я же вам не мешаю…

Секретарь дернула на себя дверь, вошла первой, подбежала к столу и села в кресло.

– Идите. Вас ждут, – махнула она рукой в сторону двери с деревянной табличкой. – Сами там объясняйте.

Лазовский потянул на себя ручку двери, вошел внутрь и поздоровался, оставаясь у порога. И вновь подумал, глядя в сторону Непрокина, что лечебное голодание тому пошло бы на пользу: главный врач походил на громадного бабуина. Или бегемота. Возвышаясь горой, он смотрел в монитор компьютера. Бывший специалист гнойной хирургии, вероятно, не ведал об учении Порфирия Иванова: «Не жрите вечером с пятницы до воскресного дня, обливайтесь холодной водой и совершайте дальние прогулки…»

Щелкнув клавишей, Непрокин обернулся к Лазовскому и, не отвечая на приветствие, сухо спросил:

– Где у нас договоры? Ты их брал и не вернул. Принеси, хочу посмотреть.

Лазовский скомкал губы. Какие-то договоры. Лазовский о них впервые слышал.

– Ступай. Жду.

Непрокин повернулся к монитору, кресло под ним жалобно скрипнуло.

– Нет у меня никаких договоров, – опомнился Лазовский. – И никогда не было. Они в бухгалтерии на постоянном хранении…

– Ну, так принеси мне их оттуда! – крякнул Фёдор Ильич. – Ты же юрист!

Лазовский хотел сказать, что он не агент по особым поручениям – принеси-отнеси. Однако передумал и двинулся к двери в коридор. Почему не сходить и не принести, если просит, допустим, начальник.

– И на счет поставок! – крикнул ему вслед Непрокин.

– Там не всё в порядке, – произнес Лазовский. – Цены завышены, так что я прямо не знаю.

– Не твоего ума дело! – крикнул Непрокин. – Подпиши: «Согласовано» – и гуляй…

– Хорошо, я подумаю…

Выйдя от Непрокина, Лазовский поднялся на четвертый этаж, вошел в бухгалтерию и поздоровался

– Слушаю вас, – оживилась бухгалтер.

– Главный просит договоры. У вас есть мешок?

– Для чего?

– Чтобы унести…

Женщина надела очки, пристально посмотрела в монитор, затем обернулась:

– Мы же им говорили, что нет у нас договоров. – Она открыла ящик стола. – Их забрали у нас. Приходили из хирургии и взяли – есть там у них такой, из молодых, которому поручили. Он дежурит сегодня в реанимации…

– Понятно…

– А мне, например, не понятно, – продолжила дама. – Почему они ему поручили, а не вам, Георгий Михайлович?

Лазовский ничего не ответил. Шмыгнул носом и взялся за ручку двери.

– Всего хорошего…

И вышел в коридор: в небольшом кабинете здорово припекало. Опустившись на первый этаж, Георгий вышел на улицу. Настроения никакого. Быть курьером по доставке дурацких бумаг он не подписывался. Тем более что их поручили ком-то другому. Легче придти сейчас к самому и плюнуть в харю. Либо написать заявление об увольнении с работы и тихо уйти.

«Но хочется почему-то именно плюнуть», – подумал он вдруг отчетливо, изумляясь пакостному желанию, и тотчас вспомнил виденный сон – средневековую дыбу, «испанский» сапог и крик истошный: «Я сам расскажу!»

Постояв у колонны с минуту, Лазовский вернулся в больницу. Затем поднялся на второй этаж, нажал кнопку на двери реанимационного отделения и принялся ждать. Вскоре за дверью послышались шаги, затем щелкнул замок. Вышел пожилой человек в белом халате, и Лазовский принялся ему объяснять цель своего визита.