Николай Старинщиков - Слуга

Однажды он внес в аудиторию один из томов современного русского языка и торжественно произнес:

– У слова несколько значений. Вот это, третье, мне особенно по душе: искусственный вызов всходов семян сорных растений с целью последующего их уничтожения…

Ту лекцию никак не забыть – она врезалась в память. Надо определить, кто здесь главный кукловод? Чтобы получить хоть какой-то результат, надо выйти на след покойного Физика, надо использовать свое положение. И не надо терзаться муками совести, оттого что ребята не поставлены в известность. Им это ни к чему.

Михалыч остановился около дома. Светилось лишь кухонное окно. Сердце прыгало в груди. Михалыча никто здесь не помнит, кроме старых друзей по далекому детству.

Михалыч проснулся от сорочьего треска. Две балаболки, тряся от натуги хвостами, стрекотали в черемухе. Михалыч захлопнул створку – сороки вскинулись на крыло и, бултыхаясь, улетели через дорогу к соседней березе.

На часах было пять. Если снова лечь, то едва ли уснешь. Черт принес белобокое племя.

Мать спала в другой комнате, тяжело дыша. У нее бронхиальная астма, она поздно встает.

Вышел во двор. Прохладно. На огороде роса. Солнце в сиреневом мареве стоит над заречными пихтами. Молчаливый пастух прогнал на задах общественное стадо, и всё опять стихло.

Кожемякин вернулся в дом, поставил на плиту чайник, затем включил ноутбок и приступил к отчету о предстоящей операции. Неизвестно, как сложится дальнейшая жизнь. Возможно, карьера, будь она не ладна, на этом оборвется. Чайник на кухне давно фырчал, но Михалычу было не до него, он переживал вдохновение.

«Здравствуй, дорогая бабуля! Во первых строках моего небольшого письма спешу сообщить, что жив и здоров, чего и вам всем желаю. Как я раньше писал, можно сказать, что жив только наполовину. Хорошо, что есть на что жить и чем пахать землю. Инструменты получил по наследству исправные, в полном наборе. Деньжонки тоже. Как обнищаю, опять обращусь к тебе, потому что больше не к кому: родня вся наша здесь попала под влияние к начальнику цеха. Вчера хоронили одного дяденьку. Вся родня собралась. На поминках выпили, и все жаловались на начальника цеха. Занимается, говорят, нехорошими делами. В общем, заставляет делать в цехе не те болванки, какие необходимы, а какие-то другие, и все недовольны.

Начальник, говорят, раньше был аптекарь. Пилюли делал и продавал. Теперь он стал начальником цеха. Здесь есть всё, но аптеку он не бросил. Он ее расширяет и окончательно обнаглел, потому что ему законы не писаны. Всех мастеров понизил, а одного, нам он с родни, решил отправить на покой. Тот расстроился, пошел к своему другу и там выпил, а когда возвращался – на него напали фулиганы и зарезали до смерти. Вот его и хоронили вчера.

Работать в цехе стало плохо. Все локти у людей в занозах, а начальнику хоть бы хны. Ему это даже нравится. А куму всё равно. Он мог бы помочь, но не буду к нему обращаться. Обойдусь сам, потому что кум потом будет меня славить на каждом углу. Так мы и живем, бабуля. Без братца мне скушно. До вас далеко, но я не унываю. Сама не болей. Писать мне особо некогда. Черкну пару строчек через недельку, если будет время и позволит здоровье».

Михалыч закончил писать и отправил письмо в Контору. Пусть гадают. Михалычу их думы до лампочки, потому что в большом он долгу за напарника перед здешним начальником «цеха».

Он вышел на кухню, снял надоевший чайник: на дне едва бултыхалась влага. Добавив воды, поставил на плиту и стал готовить завтрак. Взгляд упал на мешок из-под сахара, лежащий в углу за тумбочкой. Он был куплен в первую поездку в город. Неужели он все-таки пригодится? Скорее всего, да, потому что обещание не забыто.

Взяв мешок, он положил его в «дипломат», накрыл газетой. Сверху положил пачку бланков разного назначения – протоколы допросов, постановления об изъятии вещественных доказательств и прочий хлам. Снаружи придавил это хозяйство видеокамерой. Пусть смотрят и делают выводы: следователь выехал в полном вооружении.

Михалыч плотно позавтракал. Матушка проснулась и лежала, не вставая. Она слушала инструктаж, моргая в такт указаниям. Конечно, она всё понимает. Остановился у нее какой-то военный на несколько дней.

Михалыч проверил маманю:

– Какой военный?

– А почем я знаю!

Мать затворила ворота. Нету ее дома ни для кого. Матушка перестраивалась на ходу. Ее лишь беспокоило, что цвет глаз у сыноньки изменился с серо-зеленого на темно-карий.

К зданию администрации Михалыч подходил вооруженным до зубов. Приобрел по пути две поллитры, круг колбасы «Михеевская» и пару баллонов с пивом «Медовое». На месте бы только оказались «гусары». Без них служба не представлялась возможной.

«Гусары» оказались на месте. Что удивительно, в кабинете у Иванова сидели также Иосиф и Фролыч. Они словно не уходили с насиженных мест. И если бы не гладко выбритые подбородки, можно было подумать, что они просидели здесь до утра. Не было лишь Гущи. Накануне, по словам Иванова, сержант надорвал себе организм и теперь лежал внизу, возле пустующих камер.

Михалыч поставил «дипломат» в угол, пакет повесил на спинку свободного стула. От тяжести стул пошатнулся, бутылки тихонько тенькнули.

В помещении возникло слабое шевеление. Иванов зачем-то открыл сейф и стал в нем рыться. На столе – шаром покати, лишь вчерашняя газета, в масляных пятнах, лежит сиротливо.

Иванов продолжал рыться. Михалыч удерживал стул. Вчера ребята постарались на славу, иначе было не написать отчета. Пусть хоть десять процентов из того, что они рассказали, окажется правдой. Не может такого быть, чтобы они за просто так подозревали своего губернатора. Нет дыма без огня. Это давно известно. Хорошо бы съездить в деревню, порыться в кустах, где стояла палатка Физика. Можно, в конце концов, искупаться в том месте, где его утопили, – там могли обронить что угодно

Иванов так ничего и не нашел в сейфе, подпер всклокоченную голову ладонью и задумался.

Михалыч оседлал стул, уставился в сторону Иванова: процесс должен иметь естественный характер.

– Сдурели… – Иванов моргнул. – На усиленный вариант службы перевели. Будете находиться, говорят, на казарменном положении, пока преступников не поймаем. Как будто никому не известно, кто убил начальника УВД. Сегодня воскресенье, и я не намерен здесь больше преть…

Михалыч согласился. Какой смысл от подобного сидения. Подозреваемые известны. С ними должен работать следователь.

Иванов вскочил из-за стола:

– Еще не так заплачем! Теперь-то уж точно Тюменцева поставят начальником!

Он вкратце повторил историю с послужным списком господина Тюменцева. Михалыч покорно слушал.