Братья Швальнеры - Мюнхэ. История Сербии / история «Хостела»

Тут как всегда вмешивается мама.

– Кого ты имеешь в виду? Неужто молодого Кеттеля? Турка? Совсем с ума сошёл? Родную дочь отдать за инородца и иноверца! Да ещё чёрного, как смоль!

Я непроизвольно улыбаюсь, предвкушая праведный гнев отца.

– И что? С лица воду не пить! Смотри-ка на неё! А отдать дочь за проходимца, за нищего – лучше, что ли?

– Куда тебе столько денег? В могилу с собой всего не заберёшь!

– Не учи мужа! Если надоела такая жизнь – вон отсюда, я не держу.

Но уходит сам. Тут, пользуясь нашим уединением, мать не преминет вставить своё слово:

– Отец хоть и жесток не в меру, но прав. Не смотрела бы ты на Георгия…

– Да я и не смотрю на него!

– Сама себя обманываешь. Глаза-то не спрячешь! Вон как светятся. Понимаю, и красив, и умён, издалека видно, только отец снова прав – с лица воду не пить. Не с лицом жить, а с человеком…

– А что, если он человек хороший?

– Это ты как поняла?

– Мы разговариваем, и очень долго, всякий раз, как он приходит. Мне кажется, плохой человек не смог бы так рассуждать.

– Эх, дочка… Слова – такой брен, что по ним понять нельзя, мужчина ли говорит или женщина, не то, что уж определить характер человека…

Я не согласна с матерью – как это? Как же тогда по-другому можно его определить, как не словами?

А он, Георгий, хоть и не слышит слов родителей, а словно бы чувствует что-то, словно рядом находится, когда мы спорим. И в ту же ночь прокрадывается к нам в сад. И мне как на грех не спится в эту ночь. Я выхожу попить воды из арыка, что в саду, и тут натыкаюсь на Георгия. Два чувства борются во мне – страх быть застигнутыми врасплох, и радость, какая-то необъяснимая, но очень сильная и упорная радость оттого, что встретила, наконец, того, о ком думаю не один день.

– Как вы… ты здесь оказался?

– Через забор, – шепчет мне Георгий.

Мы пьём из арыка, словно загнанные лошади, но жажда не проходит ни у одного, ни у другого.

– Но зачем ты пришёл?

– Отец сказал мне, чтобы я не смотрел в твою сторону, – говорит Георгий, и слова эти словно ранят в самое сердце. Я решила не говорить ему первой о словах своих родителей. – Сказал, что ты богатая, и нам не по пути. Но я уже так привык к нашим встречам и разговорам, что, кажется, уже не мыслю себя без тебя. Как воздух нужны мне твои немногочисленные слова, твой блестящий взгляд, твой запах…

Он протягивает ко мне руку. Господи, до чего же жарко было весь день, и сейчас, кажется, ни на йоту не холоднее. Я словно таю от его слов, а уж от его прикосновения к своему лицу и вовсе уже почти ничего не помню.

– И мне… Ты тоже словно бы запал мне в душу. Не могу с тобой расставаться…

– Да только отец сказал ещё, что у тебя есть жених!

– Это неправда! Мой отец… он хочет сосватать меня к сыну турецкого даха, молодому Хабибу Кеттелю.

– Не бывать этому!

– Как ты горяч! Что же делать?

– Я убью его…

Нет, таких слов я не могу слышать от того, кто за считанные дни и несколько бесед под сенью нашего сада стал мне словно бы родным. Я отвечаю на его прикосновение и спешу закрыть его рот, но он уворачивается от моей ладони. Что ж, не увернётся он от моих губ, которые заставят эти страшные слова исчезнуть раз и навсегда здесь, под этими липами, где мы с ним когда-то познакомились. Ах, до чего же может довести эта жара, что так опалила пашалык этим знойным проклятым летом!..

Уж не знаю, читал ли отец по моим глазам что, да только на следующий же день молодой Хабиб Кеттель появился у нас дома. Не скажу, чтоб он был некрасив – всяких турок я видала, и этот был не из худших. Статен и богат был сын даха. Да разве могла ли я смотреть на него как на мужа?

Спросила я у матери, куда же девался сам отец, едва представив мне дорогого гостя. Она отвечала, что отправился к его отцу, чтобы обсудить сватовство. Вот ведь дело какое! Меня и не спросит никто?

В тот же сад повела я молодого Хабиба. Зачем? Может быть потому, что стены дома, обставленного под сказки «1001 ночи», давили на меня и не давали сосредоточиться, а, может, потому что ждала, что вот-вот перепрыгнет молодой Георгий через забор, и, если уж не сдержит своего ночного обещания – дай-то Бог, чтоб так и было! – то украдёт меня, и забуду я это нелепое сватовство как страшный сон. Но он, как на грех, не появлялся.

– А что, – дерзила я гостю после ни к чему не обязывающей трёхминутной беседы, – если я вам скажу, что у меня есть жених?

– Сын Петра Йовановича?

– Вы так хорошо осведомлены…

– Да, ваш отец сказывал, но ведь он беден…

– Разве то, что человек беден, означает, что он должен быть несчастен?

– Нет, это означает лишь то, что своё счастье он должен искать среди себе подобных. Сам по себе брак с неравной тебе уже означает несчастье. Несчастье взаимного непонимания, взаимной ограниченности…

– Не могу с вами согласиться. Настанет день, – я заговорила уже словами Георгия, – когда сословные противоречия, в том числе в нашей империи, будут стёрты. Так уже было раньше, в Англии, например…

– И чем всё кончилось? Всё равно всё вернулось на круги своя. Против воли Аллаха средства нет.

– Неужто Его воля в том состоит, чтобы указывать человеку, что для него лучше, отводя от него то, что он избрал для себя сам?

– В Коране сказано: “Не равны скверное и благое, даже если изобилие скверного понравилось тебе… Аллах ведает, что для человека благо, ибо душа человека повелевает зло всегда…”

«Бог мой, – подумала я, – и вот эту галиматью мой отец считает священным писанием? Да кто вообще мог до такого додуматься?.. С этим человеком мы точно ни до чего не договоримся…»

Хабиб ушёл, вернулся отец, стал что-то говорить о грядущей свадьбе, но я его не слышала – казалось, всё это происходило не со мной. Бессонная ночь дала о себе знать. Я валилась с ног.

Спала я в те дни скверно, кошмары мне снились, и вообще граница между сном и явью словно бы стёрлась. Не понять было, где кончается одно и начинается другое. Потому все остальные события, пришедшиеся на то время, для меня проплыли словно в бреду. Я узнала от каких-то людей, что в самый канун сватовства Хабиба ко мне Георгий всё же убил его и скрылся где-то в горах. Помню, что мне стало больно и обидно не от того даже, что неприятный мне человек погиб, а от того, что Георгий сделал это непонятно зачем – ему теперь вечно скрываться или отправляться на каторгу, а я как же? Ради чего было делать это, если нам всё равно не суждено будет быть подле друг друга и делать друг друга счастливыми?

Скоро, правда, всё изменилось. Не сговариваясь, мы снова встретились в том же саду. Я снова вышла попить воды и встретила его, своего Чёрного Георгия. Я уже тогда стала звать его этим именем, ведь он был и с волос, и с глаз чёрный как смоль, что делало его каким-то особенно красивым для меня, в отличие от остальных, кто имел смуглые черты лица. Иссиня-чёрные усы и волосы, жгучий взгляд – ну куда от этого всего было деться бедной неискушённой девице?