Игорь Чубаха - Хранитель понятий

– Алло, это Палец говорит, что-то здесь становится душновато. И черных баранов со всех рынков понабежало... – далее по каким-то причинам связь на пару секунд испарилась, и Козырек фатально не расслышал: «Ну и жбан с ними, не до них сейчас. Я от Вензеля западла жду!». А когда связь наладилась, дозвучало только, – Ну-ка еще двадцать пацанов сюда. Пусть в антракте как угодно просочаться. Отбой.

Столь напряжную информацию Козырек просто не имел права утаивать от работодаьтеля. Уже через мобилу он вышел на Харчо и доложился, что бледнолицый союзник наращивает международную напряженность на двадцать мегагерц.

По ту сторону эфира Харчо на данную новость очень напрягся. Ишь, оказывается, Палец задумал недоброе. И тогда со своей стороны Харчо приказал подогнать арбу с волынами, чтоб на всех горячих парней хватило. И как-нибудь незаметно раздать по ложам. Как конкретно – Харчо не волновало.

А пока Козырек с Харчо обсуждали подробности, аппаратура прозевала обратный звонок Пальцевской братвы командиру. Оказывается, братва дежурила под боком в одном из икарусов, и чтобы начать выполнять приказ, братве потребовалось две минуты. Братва с опаской доложилась, что у всех ходов-выходов театра дежурят Вензелевские торпеды.

Что успел перехватить из телефонного базара Козырек, так это последние слова Пальца:

– Срочно назад. Срочно нацепить броники, и скорей сюда. Если на входах будут залупаться – вырубать не заморачиваясь!

Ясен кокос, и эту гремучую новость Козырек доложил по начальству. Тяжело сопящий в трубку Харчо на это приказал присовокупить к волынам ящик гранат.

Никуда от этого не денешься, лет тридцать назад в Смольном очень жаловали балерин, просто мода какая-то была на балерин. Но вот уже канула вдребезги советская власть, а Мариинский театр продолжает себе кататься на гастроли, как сыр в масле. А убыточность спектаклей с лихвой дотируется из городского бюджета. Странно?

А если зайти с другой стороны, то прикиньте себе обычного человечка, воспитанного в оперно-балетной среде. Захочет он быть директором тракторного завода. Или начальником очистительных сооружений? Да ни в жисть. И прилипни такому к лапкам Эрмитажные списочки, оперно-балетный вертила не теневым олигархом возмечтает стать, а театральной знаменитостью.

И все сходится. Сыновья-дочери свадебных балерин, все как один, оказались в балетно-оперном авторитете. Всерьез никто городскую власть пока списочными предъявами раком не ставил, то есть, может, пара чиновников и схлопотала инфаркты, но большинство спало спокойно. А значит, задачки при помощи волшебных списков все эти годы решались плевые. Например, «Театр должен в апреле кровь из носу поехать на гастроли в Арабские Эмираты!.. Я хочу исполнять роль правого крайнего маленького лебеда, и никаких гвоздей!.. Мой гонорар столько-то и ни копейкой меньше!..»

Оставалась мелочь. Вычислить, какая из балерин, приглашенных на свадьбу дочери Романова, была самая любимая? У кого конкретно из балетных потомков списки? И где они спрятаны?

– Короче, Чек, – в темном зале Арбуз светил фонариком-брелком на программку. – Ща нам задвинут нумером раз... «о-пе-рА Сад-ко, му-сор-ско-е цар-ство»... Это чего, про мусоров?! – ахнул Арбуз. – ОперА?!

– Морское царство, чукча, – оторвался от шуршания шоколадкой Чек. – Опера. Типа все на песнях. А Садко – это погоняло одного барыги, который мотался челноком за древний бугор и потонул. Но не утоп.

– Это как?

– Сказка, бляха.

– Тихо, господа, тихо, уже играют увертюру, – интеллигентно попросили из темноты. – Хотя бы не в полный голос!

– Это кто тут вякает!? – замотал башкой Арбуз...

А из оркестровой ямы гремела мелодия, более хитроумная и мудреная, чем все песни Аркадия Северного вместе взятые. И что-то такое потаенное цепляла эта мелодия в ливерах сидящих в зале пацанов, хотя каждый из них почему-то стыдился своих искренних чувств. А мелодия вздымалась волнами к галерке и выше. Под самый купол.

Багор и Ридикюль договорились обращаться на «вы», чтоб не выделяться из вежливой театральной гущи. Нужда в «выканье» отпала при первом же взгляде на публику и стала совсем без надобности, когда они вчухали, что на Шрама из зала не шибко насмотришься. Хитрожопый мухомор Вензель спецом вскарабкался на самую верхотурную галерку. Потому Багор и Ридикюль заползли еще выше. Туда, откуда лупили фонарями по сцене. Не фонарщику же выкать.

Фонарщику сунули волыну в ребра. И культурно попросили светить и дальше как следует.

Багор и Ридикюль настроили бинокли на галерку. Отсюда Шрам был как на ладони. И Вензель, паскуда, тоже, так и тянуло пристрелить...

– ...Объяснять будешь вот ему! – приплюснутый Тарзан представил монтеру сцены Булгакину пацана по кличке Пузырь. – Все должно пахать, как в советском флоте! – Тарзан утопил указующий палец в животе означенного пацана.

От Булгакина, чьи ноги не забыли прикрутить шпагатом к ножкам стула, требовали, чтоб он командовал Пузырем. Какую кнопку жать, какой рычаг дергать. Чтоб на театральной воле выступающие артисты с дирижерами не заподозрили, дескать, власть в театре переменилась.

– Он тебя и пристрелит, когда чего не так, – предостерег монтера сцены от подвигов приплюснутый Тарзан. – И я еще добавлю.

И Тарзановы хлопцы вокруг Булгакина принялись распаковывать ящики цвета хаки. Но настолько мощно и величественно перла музыка из оркестровой ямы, что в ней треск открываемых ящиков терялся, как конокрад в Детройте.

– Вы не находите, Мак-Набс, что русский театр чересчур демократичен? – подметил доктор Роберт Ливси. – Дозволено чрезмерно много для нецивилизованной страны. Не мешало бы вести запрет на сотовые телефоны. А то это просто... – англичанин не выучил еще замечательно пригодного к случаю русского слова «беспредел», – ...полный непорядок, Мак-Набс. Почему из зала не выводят зрителей, которые громко говорят? Почему, когда уже поднимается занавес, по залу еще ходят и без конца пересаживаются? Я не имел счастья бывать в шотландских театрах... Может быть, Англия – это последний бастион цивилизованного театра?

– На вашем, английском, месте, дорогой доктор, – прошептал Мак-Набс, – я бы спросил себя, а почему вас не вывели после вашего долгого Черчиллевского монолога на повышенных тонах?

На сцене началась бурная и полная опасностей древнерусская тусовка. Садко, на несколько столетий опережая Жака Кусто, и без команды вписался в пучину морскую. И тепеоь вокруг него плясали какие-то жабы со стройными ножками. Но не на ножки пялились верные Шраму Багор с Ридикюлем.