Федор Московцев - M&D

Тут он запнулся, подбирая нужные слова. Проходя мимо, Андрей остановился и посмотрел на него, как на внезапно заглохшее радио:

– Не торопись, Глеб. Все в порядке – времени у нас вагон. Я ведь специально забросил все дела, чтобы иметь возможность принимать здесь по воскресеньям долгогривых придурков, чтобы они могли спокойно прийти высказать сердце, рассказать историю всей своей жизни. Давай, рассказывай, чего уж там. Надеюсь, тебе все понятно?!

Легонько толкнув его, Андрей вышел на улицу. Так, под озабоченное кудахтанье Гордеева, продолжилась разгрузка машины.

«Пленка обошлась мне недешево, – подумал Андрей, – а сколько ещё придется потратить усилий, чтобы её продать».

Гордеев, помолчав, продолжил свои выкладки:

– … А я закончил институт с красным дипломом, пахал день и ночь в больнице, дежурил по ночам на скорой. Я стал работать на фирме, чтобы прокормить семью. Потом устроился к Синельникову и сам пробился к голландцам в «Яманучи», без протекции. На собеседованиях пришлось вылажаться, Москва слезам не верит. Я смог. Тебя везде водили за ручку, мажор хренов. То, что ты думаешь сделать, я уже схавал и высрал. Ты всегда приходишь на готовое. Сам никогда не готовишь. Клава никогда не варила такой вкусный суп, как мамка. Мамка, доча – вот моя семья. Ты должен пойти дать показания, что Клава – плохая мать. Я должен отсудить у неё дочу. А тему с таблетками я сам пробил. Было трудно…

В очередной раз, когда Гордеев снова оказался на пути, загораживая собой вход, он говорил как раз что-то о путях-дорогах.

– … когда всё рухнуло, передо мной было две дороги…

При этом он пристально глядел прямо перед собой, словно видел где-то в туманном далеке своё распутье.

– … быть как все, барахтаться в обмане, или… Синельников показал мне правильный путь. Он спросил меня: какой твой вклад в борьбу с мировым злом?! Гражданственность начинается вот с таких суровых вопросов. Я отдал ему машину, купленную у него же за десять тысяч долларов и уединился со своей совестью, и… уничтожить всё, что злое, всё доброе – да расцветет. Дай мне денег на еду.

Андрей, вытерев пот со лба, оборвал его:

– Слышь, ты, гражданин сумасшедший, ты будешь помогать мне разгружать машину?!

Взгляд Гордеева, расфокусировавшись, блуждал по помещению, мысль воспарила к сияющим высотам незамутненного разума.

– … я понял, что нужен везде, где творится несправедливость. В мире столько зла, что с ума сойти…

– Какой ты бесполезный, – тихо произнёс Андрей.

И, резко выдохнув, вскинул правую руку. Собирался оттолкнуть Гордеева, а получился доведенный до автоматизма прямой удар в солнечное сплетение.

«Воронцов остался бы доволен, – машинально подумал Андрей, рассматривая Гордеева, сложившегося вдвое, корчившегося от боли и ловившего ртом воздух, – я не толкнул противника, а сообщил ему энергию удара. Килоджоули остались в нём, наверное, у него пробита грудина. Тело не отлетит в сторону, а ровно упадёт на пол. Это грамотный удар».

Гордеев рухнул на пол лицом вниз и застыл, диафрагма его была парализована, и он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Перешагнув через него – он загородил собою половину прохода – Андрей вышел на улицу.

– Если ты не помогаешь таскать пленку, тогда зачем ты мне тут нужен, – сказал он, заглянув в микроавтобус.

Работы осталось примерно на час. Глубоко вздохнув, размяв кисти, Андрей продолжил разгрузку. Иногда он, не видя прямо перед собой из-за коробок, натыкался на Гордеева, чьё лицо приняло трогательное и умиленное выражение, которым набегающая смерть просветляла его тяжелые черты; а правая рука, ослабевшая, тоже умирающая, пыталась схватиться за некую воображаемую опору.

Внезапно Андрей вспомнил ночные переживания, вьюгу, мелькание мириад снежинок, и почувствовал, что к нему приближается девушка, возникшая из шорохов, из обрывков света и обрывков тьмы, из сердечного замирания.

– Что-то непохож он на психа, обычный человек, как я и ты.

– А как ты думаешь, выглядят все эти уроды – маньяки, насильники? Так и выглядят – как обычные люди.

– Ну, а я – как я выгляжу, по-твоему?

– Ну… как обычный псих.

Так переговаривались санитар и водитель «скорой помощи», изредка поглядывая в окошко в перегородке, отделяющей салон от переднего ряда сидений. Там, в салоне, зафиксированный в кресле, находился Михаил Алексеевич Синельников, пациент карательной психиатрии. Его везли на принудительное обследование и лечение.

Санитар вынул из файла бумаги – заявления с жалобами, из которых явствовало, что из квартиры Синельникова постоянно доносятся крики, сам он бросается на соседей, и те уже боятся выходить в подъезд.

– Людей нужно оградить вот от таких психов, и мы с тобой – как санитары общества.

– Интересно, дадут мне премию за то, что я помогаю выполнять тебе твою санитарскую работу, – сказал водитель.

– Дадут, – хохотнул санитар, – смирительными рубашками.

Микроавтобус въехал на территорию клинической психиатрической больницы № 17. Проехав по аллее, остановился возле приёмного отделения.

Парень в больничной одежде появился, как из-под земли. Сначала он выключил вышедшего из машины водителя – тремя ударами – в живот, в пах, и по лицу. Затем, столкнулся с санитаром, обежавшим вокруг машины и набросившимся на него с резиновой дубинкой. Получив два мощных удара – по голове и по шее, не чувствуя боли, обхватил руками санитара, и вместе с ним повалился на землю. Сев верхом, зажав его руки своими ногами, стал колотить санитара по лицу, по голове. Остановился, лишь когда всё это потеряло всякие очертания и стало напоминать кусок мясного фарша. Тогда парень в больничной одежде вскочил на ноги, отшвырнул двоих медсестер, выбежавших из приемного отделения, сел на водительское сиденье микроавтобуса, и повернул ключ зажигания. Через несколько секунд «скорая помощь» выехала за ворота больницы.

Кроме водителя и санитара, доставивших Синельникова, неотложная медицинская помощь также требовалась двум санитарам и врачу из 1-го мужского отделения, пытавшихся остановить решившегося на побег пациента. Так находившийся на принудительном лечении Никита Морозко оказался на свободе.

На перекрёстке микроавтобус «скорой помощи» остановился. Прямо – частный сектор, направо – дорога ведет на Вторую Продольную, налево – в лесополосу. Никита решил поехать влево. Доехав до поворота, снова остановился. Асфальтовая дорога вела к кардиоцентру и госуниверситету, грунтовка – к лесополосе и поселку.

Никита выбрал лесополосу. Через пару минут машина скрылась среди деревьев. Немного поплутав, он остановился. Пошарил в бардачке, вытащил оттуда газету, документы, и бумажник водителя. Сунув его в карман, принялся складывать на переднем пассажирском сиденье горку из горючих предметов – бумаги из файла, газета, промасленная ветошь.