Бен Ричардс - Серебряная река

– Мне нравится Бирмингем.

– Правда? В общем, да, в нем есть привлекательные стороны, – соврал Ник. Привлекательными сторонами, по его мнению, были платформа вокзала Нью-стрит и все дороги, ведущие в Лондон.

– У меня есть один приятель, – вступил в разговор Джордж, – который сидел в тюрьме Пентонвилль по обвинению в попытке убийства. Его выпустили под залог с условием, что он будет жить у своего родственника в Бирмингеме, без права приезжать в Лондон. Вернее, это был даже не Бирмингем, а какая-то там трущоба, своего рода Бирмингем в Бирмингеме, понимаете? Через две недели жизни там он идет в полицию и просит, чтобы его отправили обратно в тюрягу.

– Ты какую-то чушь порешь, – пробормотал Чик, – Бирмингем – нормальный город.

– Ну да, приятель, ты же из Глазго, – отвечал Джордж, – а после Глазго любое место покажется раем.

Ник нервно улыбнулся Чику. Джорджу-то хорошо: он большой и крепкий и мог не бояться этого словесного поединка с Чиком.

– Помнится, – беспечно продолжил Джордж, – была у меня однажды этакая шотландская птичка. Она говорила так… – он перешел на птичий шотландский акцент, – «Джордж, твои джинсы должны постираны». Я отвечаю: «Нет, милая, мои джинсы либо нужно постирать, либо они должны быть постираны. „Должны постираны" – это не по-английски».

– Ха-ха, – смеется Чик. – Все правильно, но там, откуда ты родом, у тебя может быть двадцать жен, которые тебя обстирывают, так что неважно. Не нравится, как одна девчонка говорит, всегда можешь выбрать в своей семейке другую женушку.

– Когда меня спрашивают, кем я себя ощущаю – нигерийцем, британцем или кем-то еще, – говорит Джордж, не обращая внимания на Чика, – я всегда отвечаю, что я лондонец. Это моя национальность. Потому что если ты из Лондона, то ты не такой, как все остальные в Великобритании. Лондон – такая штука… тебе этого не понять, – добавил он весело, обращаясь к Чику.

– Чем закончилась история с твоим приятелем? – спросил Ник, стараясь увести разговор от расовых, национальных и региональных проблем.

– Его оправдали, – сказал Джордж. – Это странно, потому что он был виноват. У него не было даже адвоката. Он не мог поверить, что его не засадили. Он сказал, что старшина присяжных подмигнул ему, когда они вернулись.

– У Криса Гейла так не вышло, – напомнил Ник.

Последовала некоторая пауза, и Джордж взглянул на Чика.

– Расскажи ему.

Чик разглядывал костяшки своих пальцев.

– Крис Гейл не убивал того парня.

– А что же произошло?

– Он поколотил его. Сломал ему нос, но не убивал. Но Крис дурак. Сам напросился.

– Каким образом?

– Трепался много. Он ведь трахал эту девчонку, Джоан. Ну и молчал бы об этом. В таких заведениях слухи быстро разносятся. Особенно швейцарами… – он покосился на Джорджа. – Особенно черными. Они ничего не умеют хранить в тайне, каждый лезет в чужие дела. Секрет стал известен всем. Не много потребовалось времени, чтобы и до Терри Джеймса дошел слушок. Он с подружкой разбирается, крики, плач, та все отрицает, говорит, что во всем виноват Крис, а она, мол, его гнала. Джеймс готов ей поверить и объясняет, что она должна сделать.

– Выманить Криса наружу с Натаном Клеменсом? И завести его?

– Да. Джоан говорит Крису, что Натан якобы ее лапает и распускает язык. Поэтому, когда Крис выводит парня на улицу, он похож на сумасшедшего, потому что он действительно в тот момент сошел с ума. По нему видно, что он готов убить Натана. И это многие видели.

– Но не убивает…

– Нет. Его оттащили другие ребята. Натан был избит, а большинство охранников вернулись вместе с Крисом. Натана прикончил кто-то другой. Двух зайцев – одним выстрелом. Мальчишку наказали за попытку помешать делам Терри, а на Криса Гейла дали показания, и он получил пожизненное.

– А кто прикончил Натана Клеменса – Терри Джеймс?

Чик пожал плечами.

– А кто еще? Может быть, он, может быть, эта сука Роджер. Возможно, они оба. Я все время был в клубе, так что не видел, что там произошло… – Он вдруг снова взглянул на Джорджа, который уткнулся глазами в стол.

Ник знал, что Чик лжет и что он, видимо, был одним из тех охранников, которые отвели Криса обратно в клуб. И Крис тоже знал это, поэтому и настаивал: «Найди Чика». Но почему Крис думал, что Чик скажет правду? Зачем это нужно Чику? Почему он вообще согласился встретиться с Ником?

– Значит, Джоан подставила Криса…

Чик помрачнел.

– У нее не было выбора. Девчонка думала, как бы самой выкрутиться, и знала, что может с ней случиться, если она закочевряжится: всего навидалась…

Ник вернулся мыслями к кажущейся сном сцене, когда Джоан Салливан стояла перед ним, задрав платье. Насколько она разочарована жизнью, если так рискует? Но в то же время она всегда сможет защитить себя. Это не принцесса в заточении и не беспокойная душа, жаждущая свободы. Она не храбра, а безрассудна. Скука толкает на риск: она была бесчувственной и продажной, несмотря на все свои цитирования «Венецианского купца». Сидящий в тюрьме Крис Гейл не предал ее, хотя она обвинила любовника перед человеком, который, как она знала, осуществит ужасную месть. Ник стал теперь немного лучше понимать Криса – тому известно, что Джоан предала его, но он не стал говорить о девушке; он знал, что убийство, в котором его обвинили, совершили другие, но лишь заявил о своей невиновности и не стал ничего делать. В этом было нечто, достойное восхищения, своего рода упрямое соблюдение моральных принципов.

– Правда, что у Натана был конфликт с Терри Джеймсом по поводу наркотиков? – спросил Ник. – Так считает мать Натана.

– Это был еще один идиот, – ответил Чик, – который должен был плохо кончить. Надо отдать должное Джеймсу: зелье, которым он там торговал, было приличного качества. Этот же мальчишка начинает торговать там дерьмом, сыплются жалобы… дальше дело времени. Ему не повезло, что им понадобился труп, иначе он мог отделаться парой переломанных ног.

Эта мысль показалась Нику ужасной. Натана Клеменса, возможно, не убили бы, если бы его смерть не давала такой удачной возможности подставить Криса Гейла. Он не был уверен, что это действительно произошло именно так. Возможно, Терри Джеймс, охваченный безумием, просто не смог остановиться. Беспомощный взгляд лежащего на земле человека мог располагать к состраданию или спровоцировать на удар сапогом. Некоторые могут заколебаться, внезапно представив муку и боль другого и себя на его месте. Но однако существовали и другие – с холодным или жестоким сердцем, не обремененные жалостью. А может быть, Терри Джеймс действительно собирался его убить. Намерение – вещь любопытная: всаживаешь в кого-нибудь нож, а потом заявляешь, что не собирался его убивать. Правда, нельзя прострелить кому-нибудь голову и потом заявлять то же самое. Хотя, возможно, тут уж действуешь в угаре и не думаешь о последствиях.