Жорж Сименон - Правда о Бэби Донж

— На левом я всегда плохо сплю.

— Знаешь, о чем я думала, Франсуа? О том, что отныне мы всегда будем жить вместе, вместе состаримся, вместе умрем.

Хрупкая и тоненькая в ночной рубашке, она рассуждала с серьезным видом, а ему хотелось спать — было только пять утра.

— Я думала: как жаль, что я не знала твоего отца.

Нисколько не жаль — напротив, к счастью: суровый папаша Донж плохо принял бы такую сноху. Неужели она этого не понимает? Разве она не видела фотографий длинноусого кожевника с сурово скрещенными на груди руками?

— Ты спишь?

— Нет.

— Я тебе надоедаю?

— Нет.

— Я хочу попросить тебя об одной вещи. Дай слово, но только если решишь его сдержать. Обещай, что бы ни случилось, всегда быть со мной искренним. Обещай всегда говорить мне правду, даже если она огорчит меня. Понимаешь, Франсуа, слишком гадко прожить во лжи бок о бок всю жизнь. Если разочаруешься во мне, ты должен сказать. Если разлюбишь — тоже, и каждый из нас пойдет своим путем. Если изменишь мне, я не рассержусь, но хочу знать об этом. Обещаешь?

— Странные у тебя мысли в такую рань!

— Я давно об этом думаю. С тех пор, как мы поженились. Ты не хочешь дать слово?

— Нет, почему же.

— Посмотри мне в глаза. Я должна видеть, что это всерьез и я могу на тебя положиться.

— Обещаю. А теперь спи.

Вероятно, она уснула не сразу, но в десять утра еще спала — безмятежнее, чем обычно.

— Мадам Фламан…

— Да, месье.

— Вызовите кладовщика. Велите ему поставить ваш стол рядом.

— В чулане?

— Да. Пусть уберет оттуда свои метлы и ведра. Для них найдется место в сарае, во дворе.

Франсуа увидел, как дрогнула и выпятилась нижняя губа секретарши. Он посмотрел на цветы на своем столе, а когда поднял глаза, взгляд их стал еще холоднее.

— Сейчас?

— Да, сейчас.

— Я что-нибудь сделала не так?

Именно в такие минуты — ровный голос, бесстрастное лицо, стеклянные глаза — он был особенно страшен.

— Я этого не говорил. Позовите кладовщика, и пусть поторопится.

Франсуа встал, подошел к окну, прижался к стеклу лбом. Отсюда он видел набережную, по которой ходил еще ребенком.

Прошло так много времени, что уже невозможно точно установить, в каком порядке все происходило. Сперва утренний разговор и пресловутое обещание, затем мадам Фламан с ее запахом, потом странная мысль — работать секретаршей в кабинете мужа. Она ревновала его не только к женщинам, но и к работе, ко всему, что было в нем и не связывало с ней. Вот как он тогда судил о Беби.

И она еще сожалеет, что не знала старого Донжа! О господи, это-то еще для чего? Чтобы лучше изучить родословную семьи?

Что еще она сказала ему несколько недель спустя? Нет, самое меньшее, через два, даже через три месяца, когда Жанна с шумной непринужденностью объявила, что ждет прибавления семейства.

— Я-то рассчитывала замужем похудеть! — добродушно шутила Жанна. — А тут еще мама в ярости.

Но Феликс был доволен. Ничто не усложняло его жизнь. Теща благоволила к нему, а на Франсуа всегда смотрела с некоторым недоверием.

Как-то осенним вечером Франсуа и Беби прогуливались по набережной перед домом. Мимо парами или группами прохаживались соседи. Солнце зашло. Насколько Франсуа помнил, обитатели домов на набережной всегда гуляли вдоль реки и дышали свежим воздухом перед сном.

После очень долгого молчания Беби, положив ладонь на руку мужа, вздохнула:

— Ты на меня не сердишься?

— За что?

— За то, о чем я тебя просила.

— А о чем ты меня просила?

Странно! Он подумал, что речь пойдет о мадам Фламан, и снова пришел в дурное настроение.

— Не помнишь? Подождать два-три года, прежде чем…

И она, всегда такая прямолинейная, так хорошо владеющая собой, смутилась. В такие минуты она походила на маленькую девочку.

— Прежде чем заводить ребенка? Ты об этом?

Только-то и всего!

— Нет, не забыл, малышка.

— Я хочу тебе объяснить. Это не потому, что я эгоистка и стремлюсь подольше наслаждаться жизнью. Я боюсь, Франсуа.

— Боишься? Чего?

— Мне кажется, после все будет не так, как прежде. Но если тебе не нравится, если ты хочешь ребенка раньше…

Он пожал ей кончики пальцев с неподдельной нежностью.

— Бедная малышка!

Она выдумывает бог знает что. Даже если бы он хотел детей, то и тогда не спешил бы ими обзавестись.

— Итак, ты мне даешь еще два года?

Ты мне даешь два года? Да что он, господь бог в конце концов?

— Конечно. Два, три, четыре года. Сколько захочешь. Что с тобой?

— Становится свежо.

— Ты, как всегда, слишком легко одета.

— Извини.

Это тоже правда. Она знала, что по вечерам у воды прохладно. Знала, что он любит этот час, когда можно расслабиться, любит прогулки по набережной. Зачем же так нелепо наряжаться в тонкие, как паутинка, платья и набрасывать на плечи шелковый шарф, который совершенно не греет?

Еще одна причуда: теперь, когда Беби случалось приходить в кабинет — то ли за деньгами, то ли по какому-нибудь другому поводу, она всегда стучалась. Мадам Фламан это заметила и всякий раз смотрела на Франсуа понимающим взглядом.

Смешно, тем более что…

Все остальное произошло совсем уж глупо. Был зимний вечер. Они отправились на спектакль — играла приезжая труппа. Г-жа д'Онневиль и Феликс с Жанной тоже были в театре. Потом все вместе зашли в кафе Центральное. Возвращались Франсуа и Беби домой пешком, и тротуарные плиты гулко вторили их шагам.

На углу, недалеко от моста, они прошли мимо парочки, прижавшейся к стене и обнявшейся так крепко, что два тела слились в одно и наверняка отчаянно потели.

Беби сильнее оперлась о руку мужа. Немного дальше, на набережной, метрах в ста от дома, она так приникла к нему, что он обнял ее и нежно поцеловал.

Вдруг, когда он меньше всего ожидал, она высвободилась из его объятий, отчужденная и натянутая как струна.

— Что с тобой?

— Ничего.

— Но, милочка… Еще минуту назад…

Она шла быстрым шагом. Подождала на пороге, пока он откроет дверь, и бросилась к себе в спальню.

— Ты так и не скажешь, что с тобой?

Короткий, но острый взгляд.

— Отказываешься?

Он снял пиджак, чтобы чувствовать себя непринужденней.

— Послушай, Франсуа, ты помнишь обещание, которое дал Мне однажды утром? Что бы ни случилось, все мне рассказывать. Ты готов его выполнить?

Он насторожился.

— Не понимаю тебя.

— Зачем ты лжешь? Разве мы не договорились, что между нами не будет лжи?

Она казалась очень спокойной, вполне владела собой.

— Ты и вправду не знаешь, почему я оттолкнула тебя, когда ты меня обнял?… Возьми пиджак. Ты даже не успел переодеться перед театром.

Он и не подозревал в ту минуту, что на карте стоит вся их жизнь. Сидел на краю кровати, раздумывал, взвешивал все за и против, наблюдал за Беби, восхищаясь ее хладнокровием.