Жорж Сименон - Правда о Бэби Донж

Ответ: Да.

— Но это же очевидно!

Мэтр Бонифас, как пораженный громом, воззрился на Франсуа с почти комическим ужасом. Донж не повел бровью, поэтому адвокат, поспешив набить нос табаком, продолжал.

Вопрос: Тогда поставлю вопрос более точно: если побудительный мотив преступления — не ревность, то вправе ли я заключить, что таким мотивом явилась ненависть или любовь?

Ответ: Ненависть.

Вопрос: Но ранее вы показали, что любили мужа. В какой момент любовь сменилась ненавистью?

Ответ: Не могу уточнить.

Вопрос: Несколько лет назад?

Ответ: Не думаю.

Вопрос: Год?

Допрос напомнил Франсуа исповедь в детстве, когда священник выпытывал у него, не согрешил ли он намеренно помышлением, делом или взглядом.

Ответ: Не знаю.

Вопрос: Полгода?

Ответ: Наверно, раньше.

Вопрос: Но мысль устранить мужа возникла у вас лишь после того, как вы похитили яд из лаборатории?

Ответ: У меня еще не было намерения устранить его.

Вопрос: Какую же цель вы преследовали?

Ответ: Не знаю. Так дальше продолжаться не могло. Нужно было выбирать: он или я. У меня не хватило мужества покончить с собой — наверно, из-за Жака. Ребенок нуждается в матери больше, чем в отце.

Вопрос: Итак, вы размышляли, кого же из вас двоих предпочтительней устранить?

Ответ: Да.

Вопрос: Как долго вы размышляли?

Ответ: Несколько месяцев.

Вопрос: Где в это время хранился мышьяк?

Ответ: В моем туалетном столике, в коробочке из-под рисовой пудры.

Вопрос: И каждый раз, когда ваш муж приезжал в Каштановую рощу, вы смотрели на него, ели за одним столом, спали в одной комнате, зная, что со дня на день посягнете на его жизнь?

Ответ: Окончательно это не было еще решено, но я об этом думала.

Вопрос: Значит, ваша обида была очень велика?

Ответ: Я не могла больше жить рядом с ним.

Вопрос: Можете вы подробно изложить свои претензии к нему?

Ответ: Нет.

Вопрос: Он отказывал вам в необходимом? Был груб с вами? Чем-либо попрекал? Бил? Проявлял ревность, подозрительность?

Ответ: Он не замечал меня.

Вопрос: Третьи лица не подстрекали вас избрать путь, которым вы пошли?

Ответ: Нет, никто.

Вопрос: Какие отношения были между вашей матерью и мужем?

Ответ: Нормальные отношения зятя с тещей. Думаю, Франсуа спокойно терпел ее и давал ей деньги.

Вопрос: Всегда без возражений?

Ответ: Почти.

Вопрос: Давали бы вы матери больше денег, если бы сами имели состояние?

Ответ: Возможно.

Вопрос: Значит, вы признаете, что из ненависти покушались на жизнь мужа, но не способны изложить причины этой ненависти?

Ответ: Я слишком страдала.

Вопрос: Американские судьи считают основанием для развода мотив, которого наши законы не признают. Он называется у них «нравственная жестокость». Не обвиняете ли вы мужа в нравственной жестокости?

Ответ: Без ответа.

Вопрос: В воскресенье двадцатого августа вы хладнокровно подготовили его смерть. Спустились из своей спальни с пакетиком, содержащим мышьяк. Знали вы точно, как действует мышьяк?

Ответ: Я знала, что от него умирают.

Вопрос: И вас не страшили последствия, которые этот поступок повлечет для вас?

Ответ: Нет. С этим надо было кончать.

Вопрос: С чем кончать?

Ответ: Не знаю. Было бы слишком долго…

Вопрос: Попытайтесь.

Ответ: Вы не поймете.

Вопрос: Пакетик был у вас в руке, когда вы клали сахар в кофе?

Ответ: Он был у меня с той минуты, как я вышла на террасу. Я завернула его в носовой платок.

Вопрос: И у вас не возникло ни колебаний, ни сомнений?

Ответ: Нет.

Вопрос: Когда вы приняли окончательное решение?

Ответ: Утром, когда встала. Муж укатывал теннисный корт. Он был в пижаме и домашних туфлях.

Вопрос: И этого оказалось достаточно, чтобы решиться убить его?

Ответ: Да.

Вопрос: Вы не испытывали угрызений совести, глядя, как он пьет отравленный кофе?

Ответ: Нет. Я думала, заметил ли он отраву.

Вопрос: Но он ничего не заметил?

Ответ: Кажется, обнаружил, что у кофе неприятный привкус. Франсуа был слишком далек от…

Адвокат поднял голову. Он недоумевал, почему собеседника так взволновало неожиданное «Франсуа».

— Продолжайте, — попросил Донж. Нервы его были натянуты до предела.

— Заметьте, как мастерски проведен допрос. Он не первый проходит через мои руки, но могу заверить… На чем, однако, мы остановились?

— На «слишком далек от…»

Вопрос: И с этого момента вы ждали результатов своего поступка?

Ответ: Да.

Вопрос: О чем вы думали?

Ответ: Я не думала. Я говорила себе: «Наконец-то все кончено».

Вопрос: Словом, у вас было чувство избавления?

Ответ: Да.

Вопрос: Избавления от чего?

Ответ: Не знаю.

Вопрос: Вы почувствовали избавление от опеки, которая вас стесняла? Почувствовали, что сможете наконец жить так, как представляли себе жизнь?

Ответ: Это не совсем так.

Вопрос: А когда при первых болях ваш муж поднялся и, шатаясь, направился в ванную?…

Ответ: Я хотела, чтобы все скорее кончилось.

Вопрос: Вы не боялись, что ваше преступление раскроется?

Ответ: Я об этом не думала.

Вопрос: Что бы вы стали делать, если бы ваш муж скончался?

Ответ: Ничего. Продолжала бы жить с сыном.

Вопрос: В Каштановой роще?

Ответ: Нет, не думаю. Впрочем, не знаю. Я не вдавалась в детали. Нужно было, чтобы кто-то ушел — или он, или я. Больше я не могла этого вынести.

Мэтр Бонифас весьма удивился, когда, закрыв папку и подняв глаза, увидел, что Франсуа смотрит на него с торжествующим видом. А Франсуа в свою очередь почувствовал себя как под ледяным душем от сурового взгляда адвоката.

— Ну вот! — воскликнул Донж. — Видите?

— Что я должен видеть?

— Но… Мне кажется…

— Мне лично кажется, сударь, что перед нами такой случай цинизма, с которым я не встречался за всю свою долгую практику. Был момент, когда я надеялся, что сумею сослаться на временную невменяемость. К сожалению, три эксперта, которые производили психиатрическую экспертизу и с мнением которых я считаюсь, категоричны в своих выводах: ваша жена полностью ответственна за свои поступки. Самое большее, о чем можно говорить, — это известная экзальтация; вызванная одиночеством, в котором она прожила последние годы. Ах, если бы она выбрала револьвер!..

— Но как вы не понимаете, что именно…

Франсуа был готов заплакать от бешенства перед стеной такого непонимания. Он словно находился не кабинете мэтра Бонифаса, а в коридоре без выхода и метался меж голых, гладких стен, за которые нельзя даже зацепиться.

Неужели все они — следователь с шестью или там семью детьми, мэтр Бонифас, прокурор и бог знает кто еще — ничего не поняли в ответах Беби, таких прямых, откровенных, лаконичных?

Он-то сам понял, но, увы, бессилен объяснить. Эта трепещущая от боли плоть, непрерывное биение пульса, молодая жизнь, изо всех сил стремившаяся… И встречавшая вокруг только мертвый холод сине-зеленой воды, в толщу которой должна будет погрузиться.