Елена Муравьева - Азбука мести

— А как же условия деда? Родня небось глаз с бабки не спускала? Следила за каждым шагом? — спросил Осин с живым интересом.

Глеб Михайлович сделал неопределенный жест рукой, как бы отмахиваясь от мелких несущественных деталей.

— Внешне наши отношения не выходили за рамки приличий. Вера Васильевна — человек сдержанный и чуждый демонстрациям.

— Короче, — рассмеялся Виктор, — к моменту вашего знакомства бабка уже навела порядок в семье и не позволяла делать себе замечания?

— Да, — улыбнулся и Полищук, вспоминая что-то свое, давнее, веселое. — Вера Васильевна — умеет постоять за себя. Как жаль, что вы, Виктор, не похожи на свою бабушку.

— Напротив, — усмехнулся Осин, — похож. И вообще, с такой наследственностью, я еще ого-го-го какой хороший мальчик.

Полищук не принял шутливый тон. Серьезно заметил:

— Не стоит оправдывать ошибки предрасположенностью к ним. Каждый сам за себя в ответе.

— Вот именно, — произнес Глеб. — За что вас, Виктор Осин, призвали к ответственности, как полагаете?

— Не знаю, честное слово, не знаю, — поклялся Виктор. — Я долго думал кто и за что меня изводит, и, видит Бог, не нашел ответа. Намеренно зла я не творил. Грешил, конечно. Но кто без греха …

— Прекратите ерундить и оправдываться Лучше припомните, чем досадили своим близким.

Как и большинство женщин имела Лера Круглова среди прочих сексуальные проблемы. Выражались они довольно типично: возбуждение, достигнув определенного уровня, исчезало, оставив взамен легкое приятное состояние спокойствия. Дотянуть на пике эмоций до конца удавалось крайне редко. Еще реже удавалось ощутить что-то большее.

Винить мужчин, сначала мужа, а потом пару-тройку любовников, Лера не спешила. Червоточина сидела в ней самой, превращая секс в механистический набор ощущений.

В бесконечной череде насущных забот грустить по поводу несовершенства физической природы было некогда. Следовало кормить дочку, платить за квартиру, заботиться о маме, пытаться устроить личную жизнь. И все же, не взирая на заботы и неурядицы, грустным мотивом звенела в мозгу заунывная песня:

«Короток бабий век, сколько еще осталось …а не привелось…не выпало испытать…». В фильмах женщины в моменты экстаза зверели, орали, бились в конвульсиях. Самой большой победой Леры был стон-мычание длиной в несколько секунд. Вероятно, соизмеримы были и масштабы полученного удовольствия.

Когда Круглов пригласил ее в кафе и, полыхая энтузиазмом, стал убеждать в предназначенности друг другу, она, оценив ладные плечи, элегантные седые виски и широкие, красивые кисти рук, подумала задиристо:

«Ну и пусть уголовник. Не детей же с ним крестить. Пересплю и пошлю подальше».

Затем, у подъезда, слушая страстные ласковые слова, почувствовала Лера, как по телу бегают мурашки. При чем, подлые твари, бегали в основном в двух местах: около сердца и между ног. Они же, гаденыши, и заставили ее целовать незнакомого мужика на потеху соседям.

«Я не хочу секса. Я хочу любви», — сказал Круглов, обрывая встречу и ушел, оставил ее возбужденную на растерзание мыслям и желаниям.

Дома Лера расплакалась. Тоска, острая как боль, давила грудь.

«Ни кому не нужна, одна-одинешенька…».

Сорок пять — баба ягодка опять! Хотелось верить.

С тех пор как дочь вышла замуж и уехала, пустая квартира наводила на Леру уныние и меланхолию. Что квартира, от пустоты и бесцельности собственной жизни хотелось выть на луну.

Даже когда ушел муж, Лера чувствовала себя лучше. Не было денег, не было уверенности в завтрашнем дне, сил, желаний, зато была необходимость действовать. Дочь требовала внимания, мать нуждалась в заботе. На сопли, слезы, приторную тошнотворную жалость к себе не оставалось времени.

Сейчас никто в Лере не нуждался, никому она не требовалась. Предоставленная самой себе, она откровенно маялась. И вдруг:

— Вы моя судьба… Такие совпадения случайными не бывают. Это знак.

Лера слушала сентиментальный бред крепкого симпатичного мужика, изумленно качала головой. Оказывается: она создана для этого человека; а тройное совпадение — знак судьбы. Ему достало взгляда на ее фотографию, чтобы понять это.

«Наверное, одурел без баб, теперь на каждую бросается. Хрен с ним. Пересплю и пошлю подальше, — думала цинично Лена. У нее давно не было мужчины. Жизнь подбрасывала шанс, предлагала приключение. — Ну и пусть уголовник, пусть».

Когда женщину не любят, когда мужчины приходят для того, чтобы исчезнуть, когда новая встреча несет новое разочарование, цинизм становится философией и религией, орудием защиты и средством нападения. Но и его порой не хватает, чтобы пренебречь словами, о которых мечталось всю жизнь.

— Вы моя судьба…

Зачем ей быть судьбой бывшего уголовника с тремя судимостями?

Дома, зареванная, с красными опухшими глазами, Лера стояла голая перед зеркалом, пристально вглядывалась в свое отражение.

Женщина в серебристой глади не нравилась ей. Не нравилась давно и серьезно. Потому, избегая встреч с ней, Лера лишь равнодушно проверяла в порядке ли одежда, волосы, обувь. И только. Нет, постоять, поболтать как в прежние времена, полюбоваться на подружку. Когда-то та была прелестным созданием, мало похожим на нынешнюю начинающую полнеть противную тетку.

Лера пристально вглядывалась в свое отражение. Проводила ревизию.

Шея. Подлая предательница, как никто выдавала возраст. Две поперечные полосы, словно следы от веревок, перечеркивали некогда безупречную кожу. Даже задрав подбородок, невозможно было скрыть следы оставленные временем.

Грудь. Гладкая и полная чаша уже начала терять форму, вытянулась, стала похожа на мешочек. Сосок потемнел, набух, а розовая окружность вокруг него наоборот поблекла, словно застиранный ситец.

Не лучше выглядели остатки талии и живот. Нашлепки жира делали туловище похожим на бочонок, оплывшие линии стекали к бедрам, уже рыхлым, в пупырышках целлюлита.

От отвращения Лера зажмурилась. Неправда, заблажила немо и истошно, не хочу в старость, не желаю. Я еще красивая, сильная. У меня еще много чего будет в жизни. Счастье, например.

Внуки у тебя будут, криво усмехнулось отражение, вот и все твое счастье.

Нет, прошептала Лера, сегодня мне объяснялись в любви, значит, я способна нравиться. Значит не все потеряно.

Последний шанс, отмахнулась зеркальная ведьма.

Лера распахнула широко глаза. Нет, сказала себе. Нет, сказала угрюмой жалкой твари из зазеркалья. Пошла вон. Я не такая. Я другая!

Какая?

Лера выпрямила спину, расправила плечи, втянула живот. Повернула голову влево, вправо. Я — красивая, сказала громким шепотом. Я нравлюсь, меня любят. Отражение недоверчиво приподняло брови. Да, подтвердила Лера. Я нравлюсь, меня любят.