Питер Темпл - Расколотый берег

Леон поблагодарил своих постоянных посетительниц. Когда дверь за ними закрылась, он сказал:

— Что, отдыхаем по причине посттравматического стресса от марша престарелых и сопляков? Жаждем пожить жизнью пенсионера?

— Большой черный, пожалуйста, и покрепче.

Стоя у машины, Леон продолжил:

— А я так понял, вы с Бобби Уолшем школьные товарищи.

— Да, начальную школу в Кенмаре одолели.

— И потом в Кромарти — тоже?

— Я — да. А Бобби поехал в Сидней.

— Значит, будешь голосовать за своего бесстрашного школьного друга. Хелен Троянская…

— Что-что?

— Ну, Троянская. На троих… — Леон внимательно разглядывал шапку сливок на своем творении. — Посмотри на букву «Т» в полицейском справочнике. Может, в Квинсленде это преступление. А в Кромарти она агитирует за универсальную партию Бобби, так, что ли?

— Это ты откуда взял?

— Из местной газеты. Вот…

Леон открыл газету на нужной странице. Там была маленькая, не слишком удачная фотография Хелен Каслман и заголовок:

— Ты когда-нибудь замечал, что наша жизнь похожа на сказки, которые рассказывают дети? Начинают, говорят: «А потом…», «а потом…», «а потом…» — фантазии не хватает, и все, конец, — философски заметил Леон.

— У тебя что, дети есть? — удивился Кэшин.

— Двое, — ответил Леон.

Сравнение Кэшину показалось не слишком удачным.

— Может, о жизни не надо так думать. Да и вообще не стоит ломать над ней голову. Делай кофе, и все.

— Не могу не думать, знаешь ли, — ответил Леон. — В детстве я хотел стать врачом, делать добро, спасать жизнь. Хотел, чтобы у меня была цель, не то что у отца…

— А что у отца?

— Он был счетовод. Дурил клиентов — старушек там, пенсионеров. Как-то вечером он не пришел домой. Мне девять лет было, и, пока не исполнилось четырнадцать, он не появлялся. Ни слуху ни духу… Я все думал, может, хоть на день рождения поздравит… А потом пришел… Ладно, забудь, на меня зима плохо действует. Витамина D не хватает, пью много.

— А что, у зубных врачей не может быть цели?

Леон покачал головой:

— Слышал когда-нибудь, чтобы зубной врач сделал карьеру?

— У меня такое ощущение, — отозвался Кэшин, — что ты к себе чересчур строг.

Телефон зазвонил, когда Кэшин стоял у открытого холодильника и думал, что бы такое приготовить на ужин.

— Ну что, есть подвижки в нашем деле? — поинтересовалась Хелен Каслман.

— Да, переговорил с девочкой, — ответил Кэшин.

— И что?

— Есть над чем подумать.

— Всего лишь?

— Это так, фигура речи.

Хелен помолчала, а потом продолжила:

— Уж и не знаю, как к этому относиться, детектив.

— Почему же?

— Не уверена, что ты хочешь получить нужный результат.

— Нужный результат — это что?

— Истина.

Кэшин посмотрел на собак — они блаженствовали перед огнем. Почувствовав взгляд хозяина, подняли головы, посмотрели на него, вздохнули и поворочались.

— Тебе бы в парламент, — сказал Кэшин. — Для повышения стандартов. И внешность, и интеллект не подкачали.

— У собаки Слепого Фредди [32] Слепой Фредди — в австралийском сленге олицетворение недееспособности, которое обычно используется в выражениях, констатирующих общеизвестность, самоочевидность чего-либо («Это ясно даже слепому Фредди» и т. п.). Восходит, по одной версии, к личности и имени слепого коробейника, жившего в Сиднее в 1920-е гг., по другой — к прозвищу инспектора полиции сэра Фредерика Уильяма Поттингера (1831–1865), которому долгое время не удавалось поймать знаменитого австралийского бандита Бена Холла. шансов и то больше, — возразила она. — Я хочу, чтобы у этого городка появился хоть какой-нибудь выбор, чтобы он наконец зашевелился. А что делаешь ты?

— Расследую дело.

— Именно ты или убойный отдел?

— Я не могу говорить за убойный отдел. Невеликое…

— Что «невеликое»?

— Забыл. Меня нельзя перебивать. Я ведь в отпуске, вне зоны доступа.

— И уж конечно, протоптал дорожку между своим долгом и незаконным забором на моем участке.

— Дорожке сто лет в обед. Можно сказать, исторический путь к исторической границе.

— Ну, тогда я по ней прогуляюсь, — заявила Хелен. — Хочу посмотреть тебе в глаза в тот момент, когда ты несешь свою ахинею.

— Это тоже фигура речи? — съязвил Кэшин.

— Нет. Я скоро буду, вернее, не скоро, а как доберусь. Заодно осмотрю границу своих владений.

— Что, прямо сейчас?

— Уже выхожу.

— Так уже темнеет!

— Еще не скоро. И я возьму фонарь.

— Здесь много змей.

— Я не боюсь змей, сосед.

— Крысы. Большие водяные крысы. И земляные.

— Подумаешь! Четвероногие крысы меня не пугают. Иду…

В вечерних сумерках он издалека заметил красную куртку, яркую, как факел. Потом с той стороны дунул ветер, собаки почуяли ее запах и ринулись навстречу. Они могли бы напугать, но Хелен держала руки в карманах и, похоже, боялась собак не больше, чем змей или крыс.

Они подошли друг к другу, и Хелен сухо протянула ему руку. Она выглядела посвежевшей, румянец играл на ее щеках.

— Полагаю, ты можешь обвинить меня в нарушении границ частных владений, — сказала она.

— Успеется, — ответил Кэшин. — Пойду-ка я впереди. Здесь нор полно, не хочу, чтобы меня засудили за причинение вреда здоровью.

Он круто повернулся и зашагал впереди нее.

— Высокоправообеспеченная встреча, — ехидно заметила Хелен.

— Встреча? Нет, скорее допрос.

Они молча шли вверх по холму. У калитки Кэшин свистнул собак, и они подбежали с разных сторон.

— Хорошо выдрессированы, — заметила Хелен.

— Хорошо проголодались. Ужинать пора. — У задней двери он предупредил: — За то, что увидишь, не извиняюсь. Я живу в развалине.

Они вошли и через коридор попали в большую комнату.

— О боже! — только и сказала она. — Это что?

— Бальная зала. Я здесь даю балы, знаете ли.

Кэшин загнал собак в кухню, провел гостью в жилые комнаты, досадуя про себя на лоскутья обоев, трещины на штукатурке, кипы пожелтевших от времени газет.

— А здесь ты, видимо, отдыхаешь после бала, — заметила Хелен. — И понятно — тут уютнее, да и теплее.

— Наше убежище, — поддержал ее тон Кэшин. — Так сказать, салон.

Слово «салон» он вычитал в каком-то старом романе, но до знакомства с Рэем Сэррисом не знал его, это точно.

Хелен посмотрела на него, оценив шутку, и прикусила нижнюю губу.

— Мне очень неловко оттого, что я пришла сюда, — произнесла она. — Но я очень зла!

Кэшин скинул газеты со стула прямо на пол и сказал:

— Так садись, раз уж пришла!

Она села.

Он не знал, как быть дальше, и смущенно продолжил:

— Надо бы собак покормить. Чай, кофе? Чего покрепче?

— Это для собак? Выбираю я? Ну тогда чаю и печенья.