Валерий Ефремов - А этот пусть живет...

— Ишь ты! — удивился Герман Финклер. — Давно ли ты знаешь меня под этим именем, детка?

Еще стоя в подъезде, он питал к Саше Ликиной довольно мирные намерения. Герман даже рассчитывал в случае полного ее раскаяния не только подарить недавней подруге жизнь, но и сохранить с ней достаточно близкие отношения, понизив ее статус с официальной любовницы до девушки по вызову. В конце концов, женщины такого класса в жизни нечасто встречаются.

Но, увидев у нее дома, в приватной обстановке — на столе недопитое спиртное и недоеденные закуски, — самого настоящего мента и услышав из ее уст собственную криминальную кличку, он понял, что она разнюхала про него слишком много и в своем предательстве зашла чересчур далеко.

А значит, эти двое живыми отсюда теперь не выйдут, но сначала они скажут все, что им известно, по интересующему его делу.

Если бы Митин мог в этот момент оглянуться, его бы потрясла перемена, произошедшая с Сашей: из несколько вздорной и нервной, но решительной и уверенной в себе женщины она мгновенно превратилась в потерянное, загнанное существо. Весь ее облик излучал страх и молил о пощаде.

— Мне сообщили, что тебя больше нет в живых, Гера, — еле слышно прошелестела она.

— А тебе ведь этого очень хотелось! Так? — злобно выкрикнул Финк, еще более плотно прижав ствол пистолета ко лбу старшего оперуполномоченного.

— Эй, мужик, ты бы пушку убрал, что ли, — осторожно попросил Митин, боясь даже моргнуть, но Финк это пожелание проигнорировал, посоветовав в ответ:

— А ты, заткнись, мусорок! Заговоришь, когда я тебе вопросы начну задавать.

Костя не решился с ним дискутировать, застыв на манер пещерного сталагмита, не сводя расширившихся зрачков с пистолетного ствола и сложив руки на собственном затылке.

— Что стряслось, Гера? — робко спросила актриса, стараясь, по возможности, взять себя в руки.

— Она еще спрашивает! — горько усмехнулся Финк. — Это твой новый ёб…рь, что ли? — кивнул он в сторону Кости и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Я буду тебя спрашивать, дорогая, ты будешь отвечать. Если какой-либо из твоих ответов меня не удовлетворит, я для начала твоему хахалю мозги вышибу. Я внятно излагаю?

— Конечно, конечно… Ты же знаешь, я тебе никогда не лгала.

Саша произнесла эти слова с откровенно фальшивой интонацией, чем вызвала на лице Финка очередную насмешливую гримасу.

— На сцене ты врешь более естественно, — с глумливой улыбочкой отметил он. — Но довольно болтовни! Итак, главное — где товар?

Но Саша не спешила отвечать, как будто чего-то ждала, чем вызвала приступ раздражения у Финка:

— Тебе что, сучка, помочь ботало наладить?

Ответ Ликиной прозвучал неожиданно для Германа твердо, так, словно ситуация кардинально изменилась, причем не в его пользу:

— Ты можешь ни за что ни про что убить ни в чем не повинного человека. Ты слишком раздражен и способен совершенно случайно нажать на курок. Пусть старший лейтенант сядет в кресло. Ты можешь держать его на мушке, если тебе угодно.

— Ты что, условия мне диктовать собираешься? — не слишком-то грозно произнес Финк, озадаченный произошедшей с Ликиной метаморфозой.

— Пусть он сядет, иначе разговора не получится, — теперь уже почти жестко потребовала Саша, и Финк спасовал:

— Ну, присаживайся, мусорок. — Почему бы и не выполнить последнее желание обреченной на смерть женщины, нашел он для себя подходящее оправдание проявленной им слабости.

Митин, находившийся лицом к входу в комнату и потому мало сомневающийся в том, что последует далее, с огромным чувством облегчения оторвал свой лоб от пистолета и буквально вжался в мягкое глубокое кресло.

В тот же миг в правый бок Германа Финклера вошло лезвие ножа. После чего Леха Жук выбил из его руки пистолет и повторным ударом вогнал финку в полость живота человека, которого около двух суток назад обнаружил в багажнике угнанной «БМВ» и посчитал его мертвым. Тогда он ошибся, но теперь эту ошибку вроде как исправил.

Рука Митина потянулась к кобуре, но рядом тут же оказалась Саша и ухватила его за рукав:

— Не надо, Костя.

— Кто он? — хмуро спросил старший лейтенант, не сводя глаз с юноши, который, держа в руке окровавленный нож, подбирал в это время лежащий на полу пистолет Финка.

— Все в порядке, Костя. Это — мой брат, Алеша. Он спас нас с тобой о смерти. Разве не так?

Ласковый, умиротворяющий голос Саши не успокоил, однако, Митина, тут же вспомнившего о записке чокнутого шахматиста.

— Его зовут Алексей Жуков? — тревожно спросил он у актрисы, но ответил ему убийца Финка, а может быть, и мужика из козловского автобагажника:

— Да, Жуков. Ну и что из того, ментяра? — Он направил пистолет Финка на опера. — Что ты с ним цацкаешься, сестренка? Сваливать нам надо отсюда. И чем скорей, тем лучше. — И он добавил сильно не понравившуюся Митину фразу: — А свидетелей лучше не оставлять.

— Он пойдет с нами, Алеша, — возразила Саша очень решительно и весомо, вроде как на правах старшей сестры. — Но нам действительно надо немедленно уходить. Собирайся.

— Я уже готов, — объявил Леха, недовольный вердиктом сестры, но не решивший, что спорить сейчас с ней не стоит. — Чемодан собран, он в соседней комнате.

— Возьми и мой саквояж. — Саша кивнула в угол комнаты, и Леха подхватил за ручку довольно объемистый кожаный чемодан, поставив его у дверей. — Домой ты теперь не успеешь попасть, — обратилась она к Митину. — Все необходимое тебе — купим. Паспорт у тебя с собой?

Старший лейтенант ответил не сразу.

— У меня есть другое предложение, — тягуче произнес он, отведя от Ликиной глаза. — Я даю вам два часа, чтобы вы смогли покинуть Малинино и укрыться в надежном месте. В течение этого времени я никуда не сообщу о вас.

— Ты только послушай этого козла, сестренка! — неподдельно удивился речам мента Жук. — Он дает нам два часа! Да я не дам ему и двух секунд! — И он демонстративно щелкнул предохранителем.

И вдруг Александра Ликина, к ужасу своего брата, опустилась перед Митиным на колени.

— Поедем со мной, Костя, — взмолилась она, заглядывая ему в глаза. — Для чего тебе твоя собачья служба? Денег на первое время у меня хватит для нас обоих, а потом мы что-нибудь придумаем. Да и много ли нам с тобой надо? К черту всех этих суперменов с их жаждой богатства и карьеры любой ценой! Ты — единственный, кто мне нужен в этой проклятой жизни! Я хочу жить так, как живешь ты, в простоте и естестве, ничего не пытаясь добиться и ничего не стремясь кому-то доказать. Жить по Евангелию, как птичка Божия…

Не столько даже ее пылкая речь, сколько коленопреклоненная поза и слезы на глазах произвели должное впечатление на Митина. И ему показалось, что и вправду можно жить так, как говорит эта прекрасная женщина. Почему бы и нет, в конце концов?