Андрей Воронин - Таможня дает добро

«Был бы у них свет в ангаре, уже зажгли бы. Значит, там темно», — и Дорогин нырнул под сетку.

Фонарик, лежавший на капоте «УАЗика», высвечивал часть бетонного пола. В ангаре стояли три машины: два «УАЗа», один с гражданскими, другой с военными номерами, и его, Дорогина, ярко–зеленая «Нива», с которой даже не удосужились свинтить номера.Муму отыскал небольшую нишу в бетонной стене, густо залитую мраком, и тут же вжался в нее. Под ногами он ощутил сваренную из толстых стальных прутьев решетку, под которой располагался дренажный колодец. Внизу чуть слышно хлюпала, булькала вода, словно огромное существо вздыхало и сонно шевелилось в подземельях.

Саванюк устраивал ящики в багажном отделении своего «УАЗика.» Барановский и Токарев стояли рядом, не спуская глаз с груза.

—- Может, расписку с тебя взять? — пошутил Барановский.

— И как ты назовешь нашу сделку? — включился в игру Токарев.

— Пусть напишет, что мы ему одолжили… — и Барановский засмеялся, так и не назвав цифру.

— Вы потом с этой распиской долго по судам ходить будете, — Саванюк опустил брезентовый тент «УАЗика» и застегнул ремешки.

— Зачем по судам? С такой распиской только бригаду посылать.

— Из меня столько не выколотишь. Мужчины закурили. Ангар был таким большим,

что в нем даже не чувствовалось запаха дыма, его уносило к высокому своду, и он исчезал в вентиляционных шахтах.

— Все? — спросил Геннадий Павлович Барановский.

— А что еще? — пожал плечами Саванюк. — Я свою часть работы сделаю в лучшем виде.

— Это тебе не водку через Двину возить.

— Мне разницы нет.

— Ой ли? — засомневался Токарев. — Деньги тебе отвалим не малые.

— Я пока в руках их не подержу, думать о них не стану.

Геннадий Павлович Барановский поднял рукав белого плаща, обнажил золотой браслет часов.

— Ну все, нам ехать надо. Будем ждать на другом берегу.

— Осторожные вы, — усмехнулся Саванюк, — только официально границу пересекаете.

— За риск мы тебе платим.

Саванюк было поднял руку, чтобы попрощаться с бизнесменами, но Барановский руки не подал.

— Сегодня же увидимся, зачем прощаться? Часа четыре пройдет. Вот когда расплатимся, тогда и руки друг другу пожмем.

Токарев достал из кармана рацию и щелкнул кнопкой. Трубку он держал на отлете, небрежно, как делают это большие начальники, наперед знающие, что каждое их слово, даже тихое, неразборчивое, подчиненные будут ловить и обязательно расслышат.

— Коля, Алексей, время ехать, возвращайтесь. Вскоре появились Овчаренко с Сильновым. Они остановились совсем недалеко от Дорогина, и тот, если бы захотел, мог дотянуться до них рукой. Овчаренко откровенно зевал, его огромная ладонь с трудом закрывала широко раскрытый рот.

— Едем, ребята, — голос Токарева был нереально ласковым. Так обращаются к людям, когда от них требуется что‑то внешне незначительное, но абсолютно важное для просителя.

— Пока, — бросил Барановский, небрежно махнув рукой на прощание Саванкжу. — И смотри, чтобы ничего с грузом не случилось. Головой за него отвечаешь. Если груз пропадет, а ты жив останешься, я сумею исправить эту оплошность, — сказано было вроде в шутку, но чувствовался металл в голосе, проступавший сквозь мерзкий смешок. Бизнесмен умел делать деньги, знал им цену и если платил, то давал почувствовать человеку, принимавшему от него купюры, что это не бумажки — гарантия будущих материальных благ, а в первую очередь ответственность.

Еще раз колыхнулась маскировочная сетка, и двое бизнесменов вместе с охраной покинули ангар. Загудел мотор джипа, мелькнули фары, и машина покатила к далекому выезду.

Саванюк потер ладони и пробурчал вслед уезжающему автомобилю:

— Мудаки долбаные! — затем крикнул в невысокую, по плечо, раскрытую металлическую дверь с огромным маховиком ригельного замка. Такая могла выдержать даже ударную волну от ядерного взрыва. — Эй, мужики, время пошло!

Первым появился латыш, за ним его белорусские коллеги. Все с автоматами. Взгляды у мужчин были потухшие. Впервые их не допустили к деталям операции, значит, затевалось что‑то или очень опасное, или прибыльное.

Раймонд попробовал заглянуть в стекло «УАЗика», но Саванюк тут же встал у него на пути.

— Что везем? — спросил Овсейчик.

— Вас, ребята, это абсолютно не касается. Да и я, честно признаться, не знаю, что нам поручили перетаскивать.

«Врет, — подумал Дорогин, — сам‑то он знает, что происходит.»

— На этот раз не водка? — слово «водка» Михальчук произнес ласково, так произносят имя любимой женщины.

— Не знаю. По мне, хоть пустые бутылки возить, лишь бы за них платили.

Саванюк любил держать таможенников в неведении до самого последнего момента и давал им указания непосредственно перед отъездом. Может, в этом и не было особой необходимости, но сказывалась привычка бывшего военного: документы и карты сразу после осмотра прятать в сейф, никаких записей на столе не оставлять и сообщать–подчиненным только самое необходимое, лучше всего разделяя правду об операции на порции: основная задача главного подразделения, подразделения слева и справа, а что делается дальше, мелкому командиру знать не положено.

Саванюк вытащил карту из кожаной планшетки, расстелил на капоте «УАЗика.» Правой рукой поднял фонарь, не очень высоко, так, чтобы в кругу света оказалась лишь карта и левая рука с зажатым в ней мягким карандашом.

— Дорога та же, что и в прошлый раз, по которой фуры ехали, — комментировал Саванюк, ведя остро отточенным карандашом по карте. — Вы поедете впереди меня. Ваша задача — убедиться, что дорога абсолютно пуста. На тебе, Раймонд, переправа груза через реку. Я поеду с тобой в Латвию, а вы останетесь на белорусском берегу. Выход дороги к Двине — возле старой паромной переправы, там меня, Раймонд, и жди.

Латыш, закусив губу, склонив голову набок, смотрел на карту.

— Сколько груза за одну ходку возьмем?

— Килограммов семьдесят–восемьдесят.

— Я должен знать, если это оружие или наркотики — не повезу.

Саванюк толкнул таможенника локтем в бок.

— Чистоплюем стал. Тебе я должен сердцем матери клясться, что там все чисто, словно слеза ребенка?

Эта шутливая фраза о слезе ребенка заставила Дорогина сжать обрез в руке. Он чувствовал, что готов прямо сейчас выстрелить из двух стволов. Теперь уже Муму был абсолютно уверен, эти четверо сожгли Гришу Склярова и его семью. Может, и не все четверо, а только двое, но ему даже не хотелось знать конкретно, — кто из них обливал дом бензином и подносил зажигалку. Возле машины стояли четверо мужчин, каждый из которых был способен на такую дикую подлость. Но Дорогин понимал, что одним выстрелом, пусть и из двух стволов, всех не уложишь, а у них автоматы. Перезарядить обрез не успеешь, даже если зажмешь в кулаке наготове два новых патрона. К тому же ангар — место открытое, спрятаться практически негде.