Александра Маринина - Незапертая дверь

Девушка умылась, тщательно расчесала густые, до плеч, волосы, подняла высоко на макушку и скрепила заколкой - Эдику нравится, когда полностью открыта длинная стройная шея. Слегка подкрасила ресницы - совсем чуть-чуть, чтобы даже догадаться невозможно было, что она делала макияж. Только глаза оттенить. Надела красивую шелковую пижаму и направилась на кухню варить кофе, но не удержалась и снова вернулась в спальню. Только на одну минуточку. Только посмотреть на него. Посмотреть, как он спит легким утренним сном, когда уже и будильник, поставленный Любой на семь часов, прозвенел, и солнце сквозь неплотно задернутые шторы заливает светом как раз ту часть кровати, где находится голова Эдика. Господи, как же она его любит! И его темно-русые волосы, и смешливые серые глаза, и широкие плечи, и узкие бедра, и длинные ноги. И даже короткие редкие ресницы на верхнем веке. Такие забавные...

Лицо Эдика чуть дрогнуло, с сожалением прощаясь с остатками сна, глаза открылись.

- Ты чего? - вяло спросил он, увидев стоящую в дверях Любу.

- Ничего. Просто смотрю.

- Зачем?

- Так просто. Смотрю, и все. Радуюсь, что ты у меня есть.

- Не выдумывай.

Он совсем не склонен к романтике и даже не особенно ласковый. Но это Люба тоже в нем любит. Только бы он не бросил ее, только бы не влюбился в другую.

- Что ты хочешь на завтрак?

- Как обычно, мюсли с молоком. Что ты каждый раз спрашиваешь? Я всегда ем на завтрак одно и то же.

Она не обиделась, Эдик всегда немного грубоват, она уже привыкла. Пока он брился и принимал душ. Люба сварила кофе, насыпала в глубокую тарелку мюсли из пакета, налила слегка подогретое молоко. Остатки молока еще немного подержала на огне и залила ими овсяные хлопья с изюмом - ее завтрак.

- Тебе к которому часу на работу? - спросила она осторожно, понимая, что сейчас может последовать очередной взрыв недовольства: Эдик либо ходил к десяти утра, либо не ходил вообще. Он работал официантом по графику "три через три" три дня работал, три дня отдыхал. Вчера у него был выходной, третий по счету, стало быть, сегодня надо идти в ресторан.

Люба и сама не знала, зачем задала вопрос, имеющий совершенно очевидный ответ. Наверное, чтобы прервать молчание, которое неожиданно стало ее тяготить. Как странно! Эдик никогда не был особо разговорчивым, а уж за едой и вовсе предпочитал помалкивать, и Люба всегда принимала это как должное. Он так устроен, такой уж у него характер. Но теперь, после внезапной и какой-то непонятной поездки в Кемерово, ей все время было тревожно и постоянно хотелось получать доказательства того, что Эдик по-прежнему принадлежит ей. Ей одной, и больше никому. В качестве подобного доказательства выступало все, любая мелочь, даже банальный обмен репликами. Даже просто тот факт, что он разговаривает с ней. Девушка понимала, что ведет себя глупо, но поделать ничего не могла. Это было выше ее сил.

Однако Эдик ее вопрос проигнорировал, продолжая вычерпывать ложкой из тарелки мюсли с молоком. Люба решила повторить попытку завязать разговор.

- Эдинька, а та женщина, к которой ты ездил...

- Что? - он поднял голову и недовольно посмотрел на нее. - Что женщина? Ты опять? Я же тебе все объяснил! Сколько можно, в конце концов!

- Не сердись, - торопливо заговорила Люба. - Я только хотела спросить: тебе нужно будет еще к ней ездить?

- Зачем?

- Ну я не знаю... Опять помочь чем-нибудь, проверить, все ли в порядке.

- Не знаю, может быть, - неопределенно ответил Эдик. - А почему ты спросила?

- Я подумала, может быть, мне есть смысл съездить с тобой? Вдвоем всегда проще проблемы решать. И вообще...

-Что-вообще?

- И тебе не скучно будет.

- Мне никогда не бывает скучно, - отрезал он, отодвигая пустую тарелку.

- А я без тебя тоскую, - призналась девушка. - Когда тебя нет, я сама не своя. Возьмешь меня с собой в следующий раз?

- Не знаю. Там видно будет.

Сердце у Любы тревожно заныло. Неужели ее самые худшие предположения оказываются правильными? У него в Кемерове женщина. И он собирается снова к ней ехать. А Любу бросит. Господи, подскажи, научи, дай силы сделать так, чтобы этого не случилось!

Работать со следователем Гмырей Настя Каменская любила. Борис Витальевич когда-то сам был оперативником, посему проблемы и трудности сыщицкой жизни знал не понаслышке и относился к ним с пониманием. И никогда не делал кислую мину, если розыскники приносили ему информацию, добытую со всеми мыслимыми и немыслимыми нарушениями закона, а садился вместе с ними за стол и начинал придумывать, как бы придать этим сведениям вполне приличный вид.

- Что-то ты подозрительно хорошо выглядишь, - заявил Борис Витальевич, едва Настя переступила порог его кабинета. - Влюбилась, что ли?

- Никак нет, ваше благородие, - шутливо откликнулась она. - Просто вы меня давно не видели и успели основательно забыть.

- Ну да, тебя забудешь, как же. Садись, рассказывай.

- Да нет уж, это вы рассказывайте. Вы же в деле с самого начала, а все, что мне ребята из Сокольников поведали, вы и сами знаете. Ни к сокольнической, ни к какой-либо другой группировке наш убиенный никакого отношения не имеет, то есть это была не разборка. Что у вас осталось?

- Много чего. Во-первых, то, о чем написали газеты. Я сегодня имел подробную беседу с мадам Вороновой, режиссером сериала, она меня кое в чем просветила, но мало в чем убедила. Так что версию убийства с целью срыва съемок пока оставляем как первоочередную. Далее у нас по списку следует... что?

- Шантаж, - быстро подсказала Настя. - Жену сценариста могли похитить, поскольку она стала свидетелем, а могли и с целью шантажа. Тогда убийство водителя пойдет как устранение помехи к похищению.

- Молодец, - одобрительно кивнул Гмыря. - Цель шантажа?

- Прекращение съемок, например. Или вымогательство денег. Только у кого?

- Да у Вороновой, у кого же еще. У нее муж - богатый бизнесмен, у него своя фирма, "Центромедпрепарат" называется. Денег - куры не клюют. Воронова свое кино на эти деньги снимает, между прочим.

Настя не удержалась и присвистнула. Вот это да!

- Богатый муж - это, конечно, здорово, но все равно как-то смутно... У Вороновой дети есть?

- Двое.

- Тогда проще было похитить ребенка, ради ребенка уж она точно раскошелилась бы. А тут жена сценариста. Десятая вода на киселе.

- Не совсем так, Настасья, - покачал головой Гмыря. - Дети у Вороновой здоровые лбы, в недавнем прошлом - спортсмены, много лет серьезно занимались плаванием. Одному двадцать один год, другому двадцать вот-вот исполнится. Таких под мышку не схватишь и втихаря не унесешь.

- А жена сценариста?

- Жена сценариста, жена сценариста, - запел следователь на мотив популярной в далеком прошлом песни о березовом соке и вытащил из папки какой-то листок. - Жена сценариста у нас Нильская Яна Геннадьевна, двадцати семи лет от роду, рост один метр пятьдесят один сантиметр, вес сорок два килограмма.