Евгений Сухов - Напролом

— Так она на… зонах работала? — тихо уточнила Юля, закутавшись в одеяло.

Он кивнул.

Весна в 1986 году стояла холодная, ветреная. Тот апрель Стаське запомнился именно этим пронизывающим ледяным ветром. В январе снегу навалило по колено, и он не таял аж до самой середины апреля. В начале месяца Стаська простудился и в сад не ходил, а потом там объявили карантин (кто-то из его группы заболел скарлатиной), и мать брала шестилетнего сына к себе на работу. В то время она работала медсестрой в городском военкомате. Мать у него была высокая, красивая, с синими глазами на смугловатом гладком лице, с длинной русой косой, которую она заплетала каждое утро и укладывала на затылке. На мать многие мужчины заглядывались. Стаська помнил, как летом они гуляли по улицам Мурманска и идущие навстречу морские офицеры провожали ее восхищенными взглядами. Почему-то это запомнилось ему больше всего. Наверное, потому, что рать особенно расцветала в короткое заполярное лето. Иногда Стаська спрашивал ее о своем отце: почему он не живет с ними, не пишет писем, где он и когда примет. Но мать на все вопросы сына отвечала скупо, В вдаваясь в подробности, словно нехотя. Когда Стаське было лет шесть, он особенно пристал к ней с расспросами и не отпускал до тех пор, пока она не сказала, что папа его хороший человек, но попал в большую беду и сейчас находится «в Сибири», а когда к ним приедет — неизвестно. Стаська отыскал в книжном шкафу потрепанныйатлас СССР и даже нашел в нем Сибирь. Шевеля губами, он по слогам читал названия городов: Новосибирск, Красноярск, Омск, Иркутск — и гадал, В каком из них живет его папа, который попал в большую беду… И что же это за беда такая?

Уже гораздо позже, когда мамы не стало, а Стаська жил с тетей Нюрой, он узнал от нее, что его отец был уголовником, сидел в лагере, а мама там работала медицинской сестрой и вроде как влюбилась в него, а потом уехала оттуда в Мурманск, где он, Стаська, и родился. «Значит, папа меня ни разу не видел?» — с удивлением спросил он у тетки. Она вздохнула и ответила просто «Да уж как видеть, он, поди, и не знает, что ты есть на белом свете!» И сколько он ни пытал ее, тетя Нюра больше ни слова не добавила.

Стаська рылся тайком в семейных фотоальбомах, на деясь найти фотографию своего отца, но в прорези уголки серых картонных листов были вставлены снимки каких-то незнакомых женщин, мамины снимки, тети Нюрины портреты да фотографии каких-то мужчин в пиджаках и галстуках, в шляпах и пальто — и ни один из них явно не был его отцом. Отца он всегда представлял себе в полосатой робе, в наручниках или сидящим за решеткой. А среди фотографий в альбоме он не нашел ни одной, где был бы изображен такой человек.

Стаська знал только одного мужчину, который захаживал к ним в дом. Звали его Игорем Васильевичем А фамилия у него была Самородов. Игорь Васильевич был статный, высокий, с зачесанными назад волоса ми. Он приходил в красивой черной шинели с золотыми нашивками на рукавах, всегда с букетом цветов Мама в его присутствии как-то робела, во всяком случае, так казалось Стаське. Однажды, когда Игорь Васильевич пришел, она попросила сына принести ему воды с кухни, дав высокую синюю чашку в цветочек. Стаська еще удивился: неужели нельзя было налить гостю воды из графина, что стоял на подоконник Потом, вспоминая этот случай, он, уже повзрослевший, понимал, что мама специально выпроводила его из комнаты под удобным предлогом, чтобы остаться с Самородовым наедине. Наверное, они с ним целова лись…

Игорь Васильевич приносил Стаське иностранные журналы с фотографиями военных кораблей, и мальчик обожал их рассматривать перед сном, лежа в кроватке, однажды он спросил у мамы, не будет ли Игорь Василь евичему папой, на что мама, покраснев, засмеялась Н покачала головой: нет, мол, и добавила: «Не бойся!» р «А я и не боюсь», — обиженно ответил Стаська. И под умал:«Игорь Васильевич — хороший». Как-то вечером — это было в марте, мама вернулась домойс работы раскрасневшаяся, взволнованная Стаська заметил, что верхняя пуговица на ее пальто ото рвана,а ее всегда аккуратно уложенная толстая коса распущена и рассыпана по плечам. Он сразу перепутал- си и спросил, что случилось. Она обхватила его. прижала к себе и прерывающимся шепотом ответила:

— Ничего, сынок, ничего, все в порядке. Но он понял: не в порядке!

Потом мама еще пару раз приходила домой с растрепанной косой. Накануне он даже заплакал при виде мамы и наутро вцепился в нее и наотрез отказался идти В детский сад. Мама не стала его уговаривать и взяла О собой на работу. Весь день он проторчал у нее в кабинете, в большой комнате с белыми стенами и занавешенными окнами. В одном углу кабинета стояли весы, в другом — стеклянный шкаф с множеством бутылочек и коробочками лекарств. Войдя в кабинет, мама первым делом переодевалась в белый халат и белую шапочку. Потом она часто куда-то выходила надолго, а он смот релв окно, чуть сдвинув занавеску. Потом мама при неслапоесть — бутерброд с любительской колбасой и бутылку кефира. А в шесть часов вечера они отправи лисьдомой.

Мамина работа находилась в двадцати минутах ходу от их дома. Правда, дорога ему не очень нравилась: идти Надобыло сначала по улице, потом свернуть в переулок.

и уже подворотнями, через заброшенную стройку, выйти к дому. Этот участок пути Стаська очень не любил: зимними вечерами пробираться сквозь сугробы было трудно и боязно: фонари не горят, людей не видно…

Сегодня мама закончила пораньше: была пятница, и она пригласила в гости Игоря Васильевича. Они вышли из серого кирпичного здания военкомата и направились привычным маршрутом. Они свернули в первую подворотню за жилым домом довоенной постройки. В сумеречном сером проеме арки возникли три мужские фигуры. Мама сразу же подобралась, сжала его ручонку покрепче и, резко развернувшись, торопливо зашагала и почти побежала — в противоположную сторону. «Опять они!» — едва расслышал Стаська ее испуганный возглас,

Но, не пройдя и пары шагов, мама остановилась. Стаська с нарастающим ужасом, еще сам не понимая отчего, во все глаза воззрился в дальний конец темного прохода, где маячили две темные фигуры. Испуг матери передался ему, и он похолодел, чувствуя, как немеют ноги.

— А, вот и наша упрямая медсестричка Лариска! — насмешливо гаркнул один из парней и стал медленно приближаться к женщине с ребенком. — Коварная покорительница сердец одиноких капитанов дальнего плавания…

На возглас ответил взрыв нестройных хохотков. Через мгновение маму окружила ватага дядек — их было пять человек. Стаську сразу оттеснили в сторону, а он заплакал и закричал, отчаянно замахав руками и пытаясь прорваться сквозь плотный строй мужских фигур к маме. Но ему не дали. Самый низенький из пятерых схватил его за воротник пальтишка и отшвырнул далеко в сторону, пригрозив: