Анатолий Галкин - Тихий омут

– А может быть и связаны. Одно было письмо. Убийца вырезал из второй страницы подходящий абзац и к трупу подкинул. На дурачков рассчитано. И ты, Дибич, Заглотнул. Ты почувствуй, это же угроза какая-то, вызов: «Не будет этого!»

– Может быть и угроза… А ты знаешь, Савенков, что месяц назад в «Московском комсомольце» была разгромная статья об амурных похождениях Кавторадзе. А они с Маруевым корешковали. И представь: Маруев обиделся за друга и пишет в газету, редактору Гусеву: «Вы всех в аморалке обвиняете. Сегодня Кавторадзе, а завтра меня. Не будет этого! Я ставлю вам ящик шампанского и давайте жить дружно». Что, прокурор, подходит? Вот тебе и угроза. Это я, конечно, выдумал. Предположим. Версия, так сказать. Но возможно, что ты на пустом месте копаешь. Для убийства все очень хитро сработано. Сейчас все проще – бомбы, пистолеты, снайперы.

– Еще что-нибудь есть?

– Есть… Маруев кололся первый раз. И сразу в вену попал. И в левую руку. А он левша. Он скорее всего шприц бы взял в левую.

– Понятно. А еще?

– Помогать тебе, Савенков, будет тот парнишка…

– Борко?

– Да, Вадим Борисович Борко. Я сам его попросил.

– Снизошел?

– А ты что думал? Часто ли генералы лейтенантов просят?.. Так вот тебе от Борко список: трое, кто должен был Маруеву деньги. Каждый – довольно кругленькую сумму. И расписок их Борко не нашел – где они должны были лежать – выяснил, а папка пустая… И еще – у жены Маруева был любовник. По описанию – очень скользкий, мерзкий тип. Борко обещал его установить.

– Все?

– Вот теперь все… Кавторадзе что-то опаздывает.

– Ты что, сюда его вызвал?

– Не вызвал, а пригласил. И заметь, к полковнику бы тот и не поехал, а генерал пригласил – согласился. Удобно быть генералом… Сейчас я попробую его достать… У его секретарши голосочек такой игривый.

Дибич на пару секунд зажмурился, а потом стал решительно набирать номер телефона – он всегда гордился своей памятью на цифры.

В кабинете громко зазвучали длинные звонки – Дибич специально включил громкую связь, давая понять, что по этому делу у него нет от Савенкова секретов. Он даже с улыбкой откинулся в кресле и жестом пригласил послушать разговор.

На другом конце провода вместо обещанного Дибичем нежного девичьего голоса прозвучал хрипловатый раздраженный баритон:

– Приемная Кавторадзе.

– Простите, а Ираклий Сергеевич у себя?

– Нет его… Кто его спрашивает?

– Это Дибич… Генерал Дибич, с Петровки. Он ко мне должен был приехать…

– Товарищ генерал, – баритон мгновенно изменился. Став менее хриплым, заискивающим и доброжелательным. – Так это он к вам собирался? А тут машину его грохнули… Взорвали… Я – майор Садиков, из Центрального округа. Ребята внизу работают, а я сюда, в кабинет поднялся.

– Когда был взрыв?

– Минут тридцать назад.

– А где сам Кавторадзе?

– Так машину же… вместе с ним взорвали… Мы дежурному по городу доложили. Я сам звонил.

Дибич положил трубку и, откатив от стола тяжелое кресло, встал. Он смотрел на Савенкова и, подбирая слова, делал руками неопределенные жесты – как будто раздвигал и сдвигал меха невидимой гармошки.

– Вот такая, понимаешь, петрушка получилась… Маруев прав был! Он только в порядке ошибся: сначала его, а потом Кавторадзе… Жаль. Этот Ираклий мог бы нам кое-что рассказать… Жаль.

Ласковый Сочи встречал их неприветливо. Самолет уже выпустил шасси и начал заходить на посадку, но возникшая вдруг стена дождя заставила его вновь набрать высоту и удалиться в сторону моря. Минут десять они кружили под облаками. Уже и стюардесса сообщила, что они берут курс на Новороссийск, но ливень внезапно прекратился и старенький аэропорт Адлер встретил их душным запахом цветов, шашлыка, прелой кожи и мокрого асфальта.

На площади суетились абхазские женщины, пытаясь продать прилетевшим дары своей земли – то, что они смогли пронести через единственный мост на реке Псоу. Мужчин через этот мост не пропускали.

Менее назойливыми были местные таксисты. Они ждали своих пассажиров, тех, кто приехал сюда сорить деньгами, кто получает удовольствие, бросая «шефу» сотню баксов. Таких видно сразу. У них мало вещей, спокойный, надменный взгляд и, главное, они никогда не смотрят в сторону автобусной остановки.

Маруева выглядела именно так. Правда, всю картину портил ее спутник. Леонид Жидков неуклюже тащил огромный чемодан, через каждые десять шагов меняя руку. При этом он аккуратно обходил все лужи и торопливо оглядывался.

Валентина подошла к светлой «Волге», возле которой, поигрывая ключами и ожидая торга, стоял молодой широкоплечий парень. Мельком взглянув на него, она хозяйским жестом открыла переднюю дверцу и плюхнулась на сидение, бросив на ходу:

– В «Лазурную».

– Триста тысяч…

– Разве я спросила – сколько? Я сказала – куда! Поехали… Вещи-то помоги загрузить, водила. Все вас учить надо…

Закрыв багажник шофер с удивлением увидел, что и Жидков устраивается на заднем сидении – он принял его за местного носильщика.

Ехали молча. Хозяин «Волги» хорошо знал, что подобные пассажиры редко склонны к стандартным беседам о ценах на рынке, о чистоте пляжей, о лечебных ваннах и холодном пиве.

Не способствовала разговору и погода. Несколько раз их настигали порывы мощного ливня. Правда, через несколько минут он прекращался также внезапно, как и начинался. Слева бушевало море. В некоторых местах дорога подходила к нему так близко, что казалось волна может накрыть их, перевернуть, закружить, утащить за собой. Но мутно-зеленая громадина, перескочив пляж и ударившись о его бетонные ограждения, взмывала вертикально вверх тысячами искрящихся фонтанов.

Маруеву мало интересовала эта могучая и злая красота. Она машинально смотрела вперед сквозь мутное лобовое стекло и думала о своем. Нет, не о пустой московской квартире, не о недавней смерти мужа, не о реальных опасностях для нее и ее спутника. Она вспоминала свой родной уютный городок Вилково.

…Она не была на родине уже восемь лет, почти треть своей жизни. И за эти годы она нигде не видала ничего подобного. Странный южнорусский говор с примесью украинского, румынского, еврейского. Выходящие на Дунай огромные каналы вместо улиц и проспектов. Маленькие поперечные каналы – проулочки, переулки, тупики. Совсем маленькие канальчики вели прямо за забор, к дому. Над ними навес – это гараж для моторной лодки, единственного и обязательного транспорта. На ней отправлялись в школу, в магазин, в гости. А по хорошей погоде на моторке можно было слетать в Измаил или даже в Ильичевск и Одессу.

Маруева попыталась представить самый важный эпизод своего детства. Что-нибудь самое яркое, нежное, доброе – то, что она хотела бы увидеть еще раз, ощутить, окунуться в это… Родители, школа, маленький домик, ее комната с белыми стенами. Нет, все это не то… Ночные рыбалки в Дунайских протоках, вкус своих персиков, которые можно было рвать прямо из окна. Это уже ближе, но и это не то…