Эдриан Маккинти - Гибельный день

У жалкого ублюдка не было ни одного шанса.

Отчаянно размахивая руками, он попытался найти опору в холодном морском воздухе — напрасно. Вниз, вниз! Сто футов полета — и тело Скотчи нанизалось на бритвенно-острые камни внизу. Что ж, дружище, на сей раз ты не воскреснешь.

Я упал на колени.

Неожиданно резко повалился вперед и закричал.

Минута полной темноты.

Бриджит гладит меня по лицу.

Поддерживает за плечи.

Шивон смотрит на нее непонимающим взглядом. Как же они похожи! Огненно-рыжие волосы и глаза, подобные лесному озеру. Девочка все еще заторможена, растеряна, не понимает в чем дело. Надеюсь, она забудет весь этот ужас.

— Все будет хорошо, все будет хорошо… — заклинала Бриджит.

— Мамочка, — пробормотала Шивон.

И мы втроем, обнявшись, застыли под проливным дождем и порывами шквального ветра на вершине утеса.

— Майкл, я должна тебе кое-то сказать, — услышал я шепот Бриджит. — Я солгала… о Шивон. Не хотела, чтобы это оказалось правдой. Боже, я вообще не хотела… Но это так.

Я кивнул.

— Майкл, ее отец — ты, — нежно произнесла Бриджит.

Я сжал ей руки, моя кровь потекла по ее пальцам, посмотрел ей в глаза и сказал:

— Знаю.

Мы осторожно спускались по тропинке, прочь от маяка. Море отступало, дождь прекратился, повис туман. Ветер возвращался в свое узилище в Исландии. Представление закончилось, занавес опустился — суровая действительность вновь вступала в свои права. В очистившемся кусочке неба показались звезды. Я поискал глазами Южный Крест и не нашел. Другое полушарие. Другое время.

Моя дочь спала. Уснула после всего пережитого. Как же я люблю ее! Я нес девочку, закутав в обе наши куртки. За нами высился маяк, скрытый в тумане, по-прежнему посылающий в море призрачные конусы света.

Мы остановились у первого повстречавшегося нам каркасного дома. Вдоль подъездной дорожки росли пальмы. Пальмы в Ирландии! Это всегда вызывало у меня улыбку. С Шивон на руках я подошел к дому, Бриджит постучала в дверь.

Открыл молодой парень, рослый, в джинсах и футболке с надписью «Металлика». Он оглядел меня, Бриджит, перевел глаза на Шивон.

— Авария? — спросил он.

Я кивнул.

— Заходите. «Скорая» нужна? — спросил он спокойно.

— С нами все в порядке. А вот девочке нужен врач.

— Проходите, прямо и налево, присаживайтесь. Я наберу девять-девять-девять.

Мы вошли. Парень позвонил в скорую помощь и через несколько минут принес полотенца и шоколадное печенье. Он представился: Патрик. Ему еще нет двадцати, дома он один, родители на концерте в Белфасте, слушают Генделя.

Я кивком поблагодарил его: сил на разговоры у меня не хватало. Догорал в крови адреналин. Я настолько устал, что мог бы уснуть прямо здесь, на диване.

Мы молча ждали «скорую».

— Что-нибудь еще нужно? Может, одеяло? — спросил парень.

— Да, — произнес я и посмотрел на него исподлобья. Он понял намек.

— Я принесу вам чай, грейтесь, отдыхайте пока, «скорая» приедет не скоро: путь-то неблизкий. Но они обязательно приедут.

Парень встал, кивнул мне, показывая, что понял мое желание остаться без посторонних.

— Спасибо, приятель, — искренне поблагодарил я.

Когда он вышел, Бриджит глубоко вздохнула, откинулась на спинку дивана, и слезы ручьем полились из ее глаз. Мы сидели в тишине, слушали, как волны накатываются на прибрежную гальку.

Проснулась Шивон, посмотрела на родителей, всхлипнула и, когда Бриджит нежно погладила ее, опять уснула.

Бриджит повернулась ко мне:

— Еще неделю назад я бы отдала все, чтобы увидеть тебя мертвым.

— А я неделю назад отдал бы все, чтобы увидеть тебя.

— И что дальше? Завтра волшебство пройдет, как в «Золушке», и все начнется сначала? Или что-то изменилось?

Все изменилось. Я взглянул на спящую Шивон и прошептал:

— Хочешь знать, что будет потом?

— Конечно.

— Первым делом нужно убраться из Ирландии. Твой человек, Моран, жаждет моей смерти. Поэтому либо поговори с ним, либо придется его убить. Или мы вынуждены будем откупиться от него.

— Мы?

— Мы, — кивнул я.

Она посмотрела на меня, обдумывая это слово. Встряхнула головой, прогоняя сон — она, как и я, не спала несколько суток.

— Мы, — задумчиво повторила она, будто оценивая открывающиеся возможности.

— Мы, — подтвердил я. — А потом мы уйдем на покой и переберемся в Перу.

— В Перу? Ты шутишь?

— Несмотря ни на что, мне там по-настоящему нравится. Переедем туда, заведем еще детишек, будем любоваться закатом над Тихим океаном. У тебя денег столько, что мы можем купить поместье с конюшней, дорогами для верховой езды — до самых гор и домик в Лиме на Калье-лас-Сьете-Ревуальтас. А больше нам ничего и не нужно. Покончим с прошлым. Шивон пойдет в школу, будет говорить по-английски и по-испански, станет умной, красивой, довольной жизнью — так же, как ее братья и сестры. Будем кататься на лошадях, заниматься серфингом, есть стейки и жить в счастье и радости.

Бриджит призадумалась.

Обо мне, о том, хочет ли уйти на покой, и о том, как это изменит ее жизнь. Думала она и о Шивон. Вспоминала прошлое.

То страшное Рождество 1992-го, когда я перерезал горло ее жениху.

А я будто читал ее мысли. Я всегда это умел. Или воображал, что умею. Чувства Бриджит сменяли одно другое с быстротой змеи, ползущей по пустыне, подобно ряби на поверхности озера. Она припоминала долги — оплаченные и нет, размышляла, кто должен умереть, а кто жить. Как легко будет убить меня сегодня ночью и покончить, наконец, с долгой историей ненависти.

Не верю, она никогда не сделает этого. Никогда.

Бриджит обдумывала открывшийся ей мир новых возможностей. Шанс вырваться из тисков кровной вражды и мафиозных законов чести.

Я знал, что она подобрала пистолет Скотчи, знал, что она умеет с ним обращаться. Если все же она решится выстрелить, это должно произойти именно сейчас, до того, как вместе со «скорой» появятся полицейские, без свидетелей. «Офицер, у нас тут несчастный случай с оружием…»

Я ждал. Непримиримая троица боролась между собой. Руководитель, убийца, мать. Сильный, мстительный, слабый.

Ее рука поползла в карман.

Бриджит прикрыла свои изумрудные глаза.

Открыла.

Достала пистолет Скотчи и положила на диван.

Замерев, я глядел на Бриджит и на оружие. Бриджит еще раз запустила руку в карман куртки и нашла то, что на самом деле искала, — расческу, и принялась осторожно вычесывать колтуны из волос Шивон. Попыталась что-то сказать, но закашлялась. Она охрипла от крика, от плача, потому не смогла выдавить ни звука, только кивнула утвердительно. И все же мгновение спустя усталым, охрипшим голосом со своим неподражаемым нью-йоркским акцентом произнесла одно-единственное слово:

— Да.