Леопольд Тирманд - Злой

— Извините, — улыбнулся Дзярский, — но не моё дело принимать упреждающие меры. Это задача уголовного и следственного отделов. А они не любят, когда вмешиваются в их работу. Я вчера предупреждал коллег: может что-то произойти. Отдал им украденные в ЦРПС билеты, ознакомил со своими выводами и наблюдениями. Мне вежливо дали понять, чтобы я не вмешивался, что хулиганство, с которым я борюсь, — это одно, а их научная работа — совсем другое; что мои дела, короче говоря, мало чего стоят, а их — важны. Так что я теперь не вмешиваюсь.

— И что же дальше? — ужасался капитан.

— Мацеяк! — резко бросил Дзярский, — мы не идём на матч. Поднять на ноги караульную роту!

Лицо Мацеяка выразило разочарование.

— Что, мы не пойдём на матч?

— Пока что нет, — сказал Дзярский. — Клюсинский, подойдите-ка сюда, что-то скажу.

Клюсинский посмотрел в окно — это означало, что он внимательно смотрит в лицо своего начальника, — и стал усердно слушать.

— Там Компот… — Генек указал пальцем на массивную фигуру: Компот стоял в нише, возле закрытых касс; высокая прочная железная ограда, тянувшаяся вогнутым полукругом, образовывала широкую площадку перед главным входом на стадион.

Генек Шмигло позвал:

— Фредек!

И Компот пошёл к нему, без особых усилий пробивая себе дорогу. В этот момент ЗЛОЙ оглянулся; одновременно оглянулся и высокий плечистый мужчина, стоявший на расстоянии двух метров спиной к нему.

На какую-то долю секунды их взгляды встретились. Глаза ЗЛОГО из серых и ясных стали устрашающе белыми, как будто лишились радужной оболочки. Лицо высокого мужчины потемнело, наливаясь кровью.

— Новак! — хрипло выдавил из себя Филипп Меринос.

— Бухович! — прошептал ЗЛОЙ сквозь узкие полоски бледных губ.

В следующую секунду в их глазах вспыхнула дикая, не угасшая за долгие годы ненависть. Глаза Филиппа Мериноса разбежались, как охваченное смертельной паникой войско; его захлестнула волна тревожной растерянности. Меринос ничего не боялся в жизни — ни поражения, ни смерти, но сейчас испугался этих глаз: такой страх сильнее поражения и смерти. И он стал отступать.

ЗЛОЙ сделал шаг вперёд, слабый и неуверенный, как будто шаг к осуществлению самой заветной мечты.

Роберт Крушина первый заметил, что происходит. Неожиданно он обернулся и позвал: — Пан председатель… — И тут же понял, кто перед ним. Он молча, молниеносно бросился вперёд, прямо на ЗЛОГО. В этот момент Меринос выскочил на проезжую часть улицы, а Шая пронзительно крикнул:

— Ребята! Готовьтесь!

Шмигло оказался между Шаей и ЗЛЫМ. Компот бросился вперёд, Калодонт изо всех сил сжал в руках палку и ударил по голове совершенно постороннего человека, а потом Олека Джокея; тот оглянулся и с такой злостью заскрежетал зубами, что мужественный старик испугался и застыл как вкопанный. А людская толпа, выросшая за счёт вновь прибывших, заполнила площадку перед стадионом.

«Видно, сильный парень!» — мелькнуло в голове ЗЛОГО после первого же удара. Он мгновенно угадал в Крушине мастера, с каким не встречался уже много лет. Мягким движением он всё же уклонился от его коротких, но страшных ударов; через секунду плотная толпа, парализовавшая все движение, помешала дальнейшей борьбе. Но это касалось только Крушины. А каким чудом дьявольский удар ЗЛОГО, даже сильно замахнувшегося, врезался в живот Круш: так, что у того перехватило дыхание, осталось не понятным. Роберт обмяк, повис в воздухе на беспомощных, будто тряпичных ногах, но не упал, поддерживаемый толпой; его бледное перекошенное лицо, казалось, глупо улыбалось, и никто рядом, наверное, и не догадывался, что поддерживает человека, потерявшего сознание. Когда новый поток людей протолкнулся через ворота, давка на минуту ослабла, и бессильное тело Крушины упало на землю, лицом в щебёнку, у входа на стадион.

— Человек потерял сознание! Помогите! — раздавались крики, и толпа сомкнулась над побеждённым Крушиной. Одновременно поднялся шум поблизости там, где могучий продавец мороженого в белой куртке извивался, окружённый многочисленными гибкими подвижными парнями в фуражках и беретах; возле него седой старик, тяжело дыша, направо и налево раздавая размашистые удары палкой, которую держал обеими руками, как меч. Продавец мороженого своим жестяным ящиком лупил по головам, находившимся где-то пониже его плеч, лупил так, что звонкое слово «Тиритомба», написанное на ящике, сияло, как призыв к бою…

…Меринос пробивался сквозь толпу. Наконец он добрался до руин костёла.

Выскочил на лестницу, облепленную детьми, и побежал среди развалин по направлению к улице Розбрат. «Это его погубит!» — подумал ЗЛОЙ, который заметил Мериноса, и, как угорь, скользнул на конец улицы. За ним, тяжело дыша, пробивался в толпе Генек Шмигло. Шая, растерянно оглядывавшийся кругом, заметил высокую фигуру Мериноса уже возле костёла.

— Олек Джокей! Яцек! Стасек! За мной! — позвал он, но никто не прибежал на его зов.

Толпа поглощала каждое усилие, каждую попытку организованных действий. Ещё короткое мгновенной продолжалась борьба в душе Шаи; он сунул руку в карман куртки — там было полно денег. «Об остальном своём заработке узнаю завтра», — решил он, вздохнул, потом остановился и расслабился, перестав сопротивляться толпе. Через минуту течение понесло его к воротам стадиона; Шая даже не пытался изменить направление движения. Только проплывая мимо того места, откуда доносились крики и где громадный продавец мороженого направо и налево колотил своим ящиком, Шая незаметно свернул в сторону, обходя место драки.

— Что там случилось? — спросил он мужчину, пробивавшегося следом за ним.

— Бьют друг друга, — равнодушно сказал тот, с трудом вытаскивая широкие, уже слегка разорванные полы своего плаща из страшного пресса, в который он попал. — Холера их знает, за что. Как всегда в такой тесноте.

Шая достал из кармана настоящий билет.

— Ну и скандал с этим матчем! — крикнул он. — Что за организация, пся крев!

Достигнув ворот стадиона, он накинулся на блюстителей порядка, которые едва держались на ногах от усталости.

— Вы, граждане, должны ответить за этот скандал! Люди с билетами не могут пройти! Что здесь творится?

Меринос выбрался из развалин на углу Лазенковской и Розбрата и побежал, спотыкаясь о кучи разбросанного кирпича. Оглянулся назад, но погони не заметил. Его сердце билось где-то в горле, страх парализовал все мысли. Он боялся белых глаз, ничего больше, кроме белых глаз, имеющих над ним непонятную власть, способных вызывать в нём эту жуткую тревогу. Бежал всё дальше, но через минуту замедлил шаг, остановился. Сквозь удушающий страх стала пробиваться мысль, гениальная, безумная идея. Нельзя терять ни минуты!