Леопольд Тирманд - Злой

— Понятно, — сказал ЗЛОЙ. На его лице было выражение такой сосредоточенности, что в душе Дзярского что-то дрогнуло.

— Тогда почему же вы своими поступками отрицаете эту простую и ясную истину? — почти выкрикнул Дзярский. — Если понимаете, то должны также понять, что в нашей стране нет места частной инициативе в области права, что правосудие, творимое собственными руками, — не что иное, как нарушение законности. Авантюрист, который нападает на людей и действует, по его мнению, с благородной целью, с точки зрения закона остаётся авантюристом, нарушающим общественное спокойствие. И вы, Новак, будете за это отданы под суд и, надеюсь… сурово наказаны.

— Значит, — медленно и задумчиво сказал ЗЛОЙ, — вы верите в мои добрые намерения? В мою благородную цель? Никогда бы этого не подумал! Я не сомневался, что вы меня считаете обычным преступником.

— Считал, — пробормотал Дзярский, — но потом изменил своё мнение. К тому же, это не относится к делу. Если хотите знать, я и теперь считаю вас преступником — да ещё каким!

— Нет! Нет! Нет! — внезапно крикнул ЗЛОЙ, подняв стиснутый кулак. — Простите, — проговорил он с искренним сожалением, — прошу меня извинить.

— Вы забываетесь, — сурово напомнил Дзярский. — Обращаю ваше внимание, что вы сейчас на следствии. — Однако в его голосе прозвучала едва уловимая весёлая нотка.

— Мне хотелось бы вам кое-что пояснить, — сказал после некоторого колебания ЗЛОЙ, — вот только не уверен, поймёте ли вы меня.

— Постараюсь, — ответил Дзярский. Ему стало ясно, что приближается минута, которую он подсознательно ждал с самого начала разговора.

— Видите ли, — начал ЗЛОЙ, наморщив лоб от усилий сформулировать свои никогда ещё не высказанные мысли, — я читал как-то одну книжку о тайных организациях Сицилии, о тайных обществах, которые в Италии называются «каморра», о старинной корсиканской вендетте. Прежде чем делать то, что я делал, я долго размышлял и искал свой путь. Так вот, я читал о мафии и пришёл к выводу, что всё это плохо, очень плохо.

— Правильно! — вырвалось у Дзярского, но он тут же спохватился.

— Не знаю, — продолжал ЗЛОЙ, — правильно ли я понимаю. Мне кажется, что мафия и каморры создают собственное право — преступный кодекс, с помощью которого всякая нечисть и бандиты улаживают свои дела. Их самовольные расправы и кровавая месть, по-моему, очень опасны для общества.

— Почему тогда вы так же действовали в Варшаве? — тихо, но выразительно спросил Дзярский.

— Я этого всегда больше всего боялся, — тихо проговорил ЗЛОЙ; он смотрел в глаза Дзярскому прямо, твёрдо и честно, как человек, которому нечего скрывать и который твёрдо верит в то, что говорит. — Всегда, — ещё тише добавил он, — я опасался: то, что я делаю, сочтут за сведение личных счётов. А ведь я вёл воспитательную работу.

— А сегодня вы тоже с воспитательной целью гонялись за одним человеком по всему городу? — спросил Дзярский.

— Нет, — решительно ответил ЗЛОЙ, — сегодня я хотел свести счёты. Но эти счёты тесно связаны с моей воспитательной деятельностью.

— Интересно, — заметил Дзярский с сомнением в голосе.

— Вот послушайте, — сказал ЗЛОЙ, положив руки на стол. — Вы очень хорошо знаете законы, а я не хуже знаю людей, которые ломают законы и обычаи, нарушают спокойствие в нашем городе. Вы, пан, знаете, как и я, что в Варшаве много злых людей — таких, как я. Они нападают, бьют, затевают скандалы, обижают прохожих на улицах. Их называют хулиганами, хотя, признаюсь вам, пан поручик, я не знаю, где и когда заканчивается хулиган и начинается обыкновенный бандит. Негодяй, который режет кому-то бритвой пальцы, потому что ему так спьяну захотелось, — это кто: хулиган или разбойник? Хулиганство — язва на теле Варшавы, и вы это прекрасно знаете. Такие язвы лечат разными способами, но большинство их мне кажется бесполезными. Устраивают конференции, совещаются об этом педагоги, психологи, юристы, милиционеры, работники культуры и врачи. Вы позволите закурить? — внезапно спросил он.

— Пожалуйста, — сказал Дзярский; он внимательно слушал ЗЛОГО, невольно подпадая под влияние его слов. Дзярский подал ЗЛОМУ пачку «Спорта» и спички. Тот прикурил и дал прикурить поручику. — Продолжайте, — попросил Дзярский.

— Я тоже над этим много размышлял, вы не представляете, как много… — внезапная дрожь пробежала по лицу ЗЛОГО, — я даже не знаю, можно ли назвать размышлениями такую… муку. Я не уверен, что вам это известно, но каждый злой человек, каждый проходимец, хулиган и даже бандит переживает в жизни минуту, когда хочет вернуться к людям, к обществу. Перелом наступает по разным причинам. Один полюбит девушку, и тогда… Другой увидит на улице ребёнка и захочет сам иметь такого. Третий зайдёт как-нибудь к товарищу, который пришёл с работы, лежит себе на диване в тапочках, а жена подаёт ему свеженькую яичницу.

Часто это бывает от страха перед наказанием, который находит на человека внезапно, без всякого повода, — неожиданно схватит за сердце, подкатит к горлу и заставит содрогнуться всё тело. Могут ещё быть… Но это не так важно… Главное, что я, простой, неучёный человек, решил помочь варшавским ребятам, чтобы… чтобы они почувствовали такой момент. Вам, пан поручик, должно быть известно, что чаще всего это случается, когда тебе хорошо надают по шее. Когда парень потрётся немного лицом о мостовую, получит несколько ударов каблуком в живот и полежит в больнице, — тогда он начинает понимать, что для него лучше — перестать хулиганить.

Дзярский молча курил. ЗЛОЙ глубоко затянулся и продолжал:

— Есть и такие, которые никогда не переживают переломного момента. Их нужно сурово наказывать. Некоторые не обращают на него внимания, смеются над ним, топят в водке. Этих тоже нужно карать: им уже ничего не поможет. Но тем молодым, самым молодым, которые выходят на варшавскую улицу и верят, что важнейшая вещь в мире — ударить, причём так, чтобы человек больше не поднялся, — им ещё нужно дать возможность изменить свои убеждения. Их нужно воспитывать. Они должны на собственной шкуре убедиться, что нет непобедимых, что самый крутой из них может встретить ещё более крутого. Вы знаете, пан поручик, — с горечью сказал ЗЛОЙ, — иначе нельзя. Когда я кого-то бил, то делал это для того, чтобы он никогда не возвращался к хулиганству. Я убеждён, что в восьми случаях из десяти мне удалось достичь цели. Мне легче было бы убить негодяя, чем отпустить его, зная, что завтра он снова возьмётся за своё.

— Глупости! — холодно заметил Дзярский. — Глупости вы говорите, — и внезапно замолчал. — А откуда вы всё это знаете? — спросил он через минуту. — Вы что, психолог?

— Психолог или нет, — ответил ЗЛОЙ, — но, видите ли, что тут много говорить — я один из них.