Леопольд Тирманд - Злой

Колянко впервые чуть заметно улыбнулся; что-то похожее на прежнюю хищную живость блеснуло в его глазах.

— Дело в том, — сказал он, — что хулиганство и преступность тесно связаны между собой. Выходит, вы этого не замечаете, так же как и поручик Дзярский долгое время не мог это понять. Он разграничивал две вещи — отдельно хулиганство и дурные привычки и отдельно преступность. И лишь смерть Кубуся убедила его в ошибочности подобных взглядов. Я вижу, чувствую, как оно есть на самом деле. Думаю… — голос редактора Колянко дрогнул, — мне кажется, был один человек, который мог бы всё разъяснить. Потому он и погиб… А я… У меня больше нет сил искать и размышлять… Боюсь, — сказал он так неожиданно и таким шёпотом, что у Гальского тревожно забилось сердце. — Я боюсь, — повторил он почти со слезами в голосе, оглядываясь вокруг, — вы слышите, я боюсь… Боюсь, чтобы мне не засыпали глаза толчёным стеклом! Чтобы кто-нибудь не полоснул бритвой по лицу! Сам не знаю, когда это может произойти и где… Боюсь!

Гальский подался вперёд.

— Тем более, — с нажимом произнёс он, — бессмысленно обвинять в этом убийстве Кубы ЗЛОГО. Кубусь Вирус погиб, так как что-то знал об этом деле, правда? Вы так считаете? А я думаю, что ЗЛОЙ — второй человек, который мог бы нам многое рассказать. Раз он не открывается, значит, борется самостоятельно, вот что. Однако, наверное, он ничего не имеет против раскрытия этих тайн, — Гальский умолк, вытирая со лба пот. «Я ещё очень слаб», — с досадой подумал он. — Но в этом что-то есть, — снова сердито начал он. — Должен существовать кто-то, кому была необходима смерть Кубуся Вируса, слишком много знавшего репортёра.

— В этом вы сходитесь с Дзярским, — неприязненно и равнодушно сказал Колянко. — Только для Дзярского ЗЛОЙ — именно тот человек, которому чем-то мешал Кубусь.

— Скажите своему Дзярскому, что он недотёпа, — холодно обронил Гальский; его худые щёки слегка порозовели. — Ведь даже малый ребёнок догадается, что ЗЛОЙ — это союзник газетчика, который борется с хулиганством.

Колянко наклонился к Гальскому.

— Хочу вам кое-что сказать, — он оглянулся вокруг, словно опасаясь подслушивания; его глаза сверкали, усы испуганно топорщились, — хочу кое-что сказать, — повторил он, — вот послушайте. Кубусь напал вовсе не на след ЗЛОГО, а на след КУДЛАТОГО. Я это точно знаю.

— А кто такой Кудлатый? — с напряжённым интересом спросил Гальский.

— Не знаю, — пожал плечами Колянко, тупо посмотрев на собеседника, — какой-то предводитель варшавских гангстеров.

— Вы сказали об этом Дзярскому? — резко бросил Гальский.

— Нет, — заикаясь ответил Колянко. — Зачем? Я боюсь! — внезапно выкрикнул он и поднялся со стула. — Я боюсь, понимаете, пан? Я не хочу иметь со всем этим ничего общего! Этот Кудлатый всё может сделать, всё, — задыхаясь шептал он.

— Не очень-то хорошо, — пробормотал Гальский. — Если Кубусь выслеживал этого Кудлатого, а Дзярский не знает… И всё время думает, что это ЗЛОЙ…

— Я ничего не хочу знать, — прошептал Колянко, опустив голову. — Пусть милиция сама ищет этого Кудлатого. Без меня. Дзярский не простачок, уверяю вас, пан доктор. — Он внимательно взглянул на Гальского. Это он был вдохновителем той фатальной статьи. Он говорил о единстве, о том, что в этом деле следует действовать сообща, хотел привлечь и вас, поскольку вы понимаете в подобных вещах, видели ЗЛОГО. Зачем я написал эту статью? Зачем? — Колянко обхватил руками голову.

Гальский погладил его по плечу.

— Хорошо, хорошо, — успокаивающе сказал он, — не будем больше об этом.

Несколько минут стояла тяжёлая тишина; со двора и из коридора доносился шум больничного полудня. Колянко казалось будто его что-то душит.

— А панна Маевская, — вдруг спросил он, — проведала вас, пан доктор?

— Нет, — ответил Гальский, — только дважды передавала привет через третье лицо, — добавил он через минуту и снова лёг навзничь, вспотевший и утомлённый, как человек, только начинающий выздоравливать, но переоценивший свои силы. «Неужели у меня опять температура?» — устало подумал он.

— Ну тогда до свидания, — поднялся Колянко. — Я пойду. Вы, верно, устали, пан Витольд. — Эта спешка была просто бегством: когда оборвался разговор о Марте, говорить стало не о чем.

— Спасибо за то, что не забыли обо мне, — сказал Гальский. — Приходите ещё, пан Эдвин, — дружески добавил он.

Колянко быстро и неловко вышел из палаты.

Гальский лежал в изнеможении. Ему не хотелось думать. В палату медленно вползали майские сумерки, через открытое окно вплывали сгущающиеся тени. «Включу свет, немного почитаю», — решил он, однако протягивать руку к тумбочке не хотелось.

Кто-то несмело постучал. «Кто это?» — с досадой подумал Гальский и крикнул:

— Входите!

Дверь медленно приоткрылась, и на пороге вырисовалась чья-то невыразительная фигура.

— Здесь лежит доктор Гальский? — прозвучал тихий голос.

— Я Гальский, — ответил доктор, — чем могу служить?

Фигура приблизилась, торжественный, хотя и робкий голос спросил:

— Не знаю, помните ли вы меня, пан доктор? Мы виделись всего один раз.

Гальский нажал на кнопку ночника, и в палате стало светло.

— Помню, — он приветливо улыбнулся. — Мы познакомились в комиссариате на Вейской, вы, кажется, Калодонт. Такая фамилия не забывается. Садитесь, пожалуйста.

— Благодарю, — ответил Юлиуш Калодонт, присаживаясь на краешек стула; в его голосе, помимо явного облегчения, слышались печаль и уважение.

— Простите, пан, ваш визит ко мне чем-то вызван, не так ли? — вежливо поинтересовался Гальский.

— Трудно всё сразу сказать… — Калодонт вдохнул и выпалил с отчаянной решимостью:

— Я хотел вас спросить: где Марта?

— Как это, — спокойно переспросил Гальский, — где Марта? Откуда мне знать?

На лице Калодонта отразилось замешательство. Он в отчаянии покачал головой.

— А кто же может знать? — въедливо буркнул затем робко добавил: — Я думал, вы знаете, пан доктор. Вы не сердитесь, но я так подумал.

— Я не сержусь, — без улыбки ответил Гальский, — но что же случилось?

— Собственно, я ничего не знаю. Только одно: Марта исчезла.

— Как это… исчезла?

— Да так. С самого утра. Вы знаете, мы соседи, видимся по нескольку раз на день. И вот с самого утра Марты нет. Вечером пришла ко мне старая пани Маевская и спрашивает, что делать. Марта ушла рано, ска зав, что у неё сегодня свободный день и она едет на толчок. И как в воду канула. Пани Маевская уже хотела пойти заявить в милицию, но я ей посоветовал дождаться утра, а сам отправился к вам. Ведь с вами, молодыми, ничего не знаешь: день так, на другой — иначе.

— Не понимаю, что у меня может быть общего со всем этим, — сухо обронил Гальский.