Владимир Соколовский - Возвращение блудного сына

— Врать я люблю, верно. Без этого скучно мне жить! А вот только про Николу — сущая правда, вот те святой истинный крест!

— Как же он так? — тихо спросил Женя. — Взял, человека убил… Мало ли, что бандит… И ничего ему не было, да?

— А! Туда и дорога! — беспечно откликнулся Абдулка.

Женька ничего не ответил, повернулся и побежал прочь. Тем же вечером он спросил у отца:

— Что, если так, папка, получится: допустим, я знаю, что этот человек бандит, преступник. Возьму и убью его сам… булыжником, например.

— Ты чего это, Жень? — насторожился отец. — Откуда такие проблемы?

— Да это мне один мальчишка рассказал… что, дескать, отчим у него бандита булыжником стукнул. И на камнях после оставил.

— А что за мальчишка? — В глазах Войнарского появился блеск.

— Ну да, так я тебе и сказал! — Женька усмехнулся и полез из-за стола. — А что ему все-таки может быть, папка?

— Как мне знать! Что суд решит, то и будет. А ни убивать, ни бить у нас никому права не дано. И человек тот — преступник. Эх, Женя, когда же я за тебя возьмусь? Вот уж и секреты какие-то от отца появились.

— Ну, хочешь, я скажу тебе, кто этот парень? — звенящим от напряжения голосом спросил Женя.

— Зачем же? Этого мне от тебя не надо, сын.

На этом разговор Войнарских прекратился, и каждый сделал из него свои выводы.

Хотя и не инженер, а не хуже инженеров директор лесозавода № 2 тов. Спиряев. Спас бревна от наводнения.

Осенью он придумал устроить мост для возки бревен с реки на двор завода и поместил там бревен в 6 раз больше обыкновенной укладки.

А чтобы удешевить продукцию лесозавода, он составил смету на техническое оборудование завода. Это нужно, чтобы улучшить сбыт и промышленность.

Рабочие надеются на тов. Спиряева.

В деревне Терешино гр. Опутин собрал своей конструкции трактор. Прошло уже более 8 месяцев, а об обещанной соответствующими организациями комиссии по осмотру трактора ни слуху ни духу. Изобретатель остался забытым, и никто не может оценить его труд и установить, стоит ли работать над его совершенствованием.

Экскурсия строительных рабочих в анатомический музей университета попала в 3 часа дня, как раз в момент работы над трупом.

Интересно.

Зав. музеем тов. Коротаев ознакомил экскурсантов с построением организма человека, значением всех мышц, говорил о пищеводе, печени и пр., и все его слова сопровождались указаниями и примерами на лежащем тут же вскрытом трупе.

Рабочие остались вполне довольными и удовлетворенными.

Были лики серы, их черты будто подернуты пеплом. Чаще всего они входили в малаховский мозг ночью или утром, и такими же туманами и сыростью веяло от них, как от пахнувших уже осенью тех ночей, знобкого утреннего пробуждения, и еще так же, как тянуло когда-то от реки и кустов, к которым он пришел летом от кособокой приземистой церквушки, от груды камней с пятнышками осевшей на них крови.

Малахов не узнавал этих двух всплывающих в памяти лиц, но они не давали покоя, и он на улицах тревожно и внимательно вглядывался в прохожих.

Только это нарушало сосредоточенный покой, в котором протекала сейчас жизнь Николая, Маши и Абдулки. С той поры, как Машу привезли из больницы, умиротворенность, ласковая уверенность бытия воцарились в домике с высоким крыльцом. Иногда его обитатели стеснялись этого нового состояния, никогда ранее не испытанного никем из них. Для Николая с Абдулкой это было — работа, долгая и кропотливая, до усталости, что блаженно снимается дома, за квасом и ужином; длинный сон в теплой избе; выходными — обстоятельные походы в синема, к домзаку с передачками, на рыбалочку, а то и просто бесполезное лузганье семечек в огороде. Для Маши жизнь тоже приобрела другой смысл. Теперь она твердо знала, для кого выбирает овощ на рынке, модную кепку в лабазе. Удовольствием было даже пожурить припоздавшего мужика, задать трепку набезобразившему приемышу. Долго плутавшая, вместе с ними она возвращалась в мир тихих, неприхотливых, наконец-то по-настоящему необходимых ее душе, не по инерции совершаемых дел и забот. Состояние беременности усугубило ее внимание к вещам, о каких раньше вообще забывалось. Так, однажды воскресным днем собралась на кладбище, к родительским могилам. Настряпала плюшек для нищих, долго и обстоятельно одевалась, выгладила мужу и приемышу штаны и рубахи, причесала мужиков, и отправились все втроем.

Родственные могилки нашла она с трудом. Крест у отца был сырой, грязный, темный от дождей, времени и росы. «Губ. секрѣтарь Лебѣдяевъ Авериан Мокиевич. 1873–1915 гг. Да почiетъ в мiре!» Могила матери, более ранняя, лежала вовсе без креста — то ли сгнил и его убрали кладбищенские служки, то ли уворовали на дрова в лихие годы. Маша заплакала, глядя на провалившуюся землю, Николай обнимал ее за плечи и говорил: «Ничего… Это мы с Абдулом поправим, нетрудное дело. И крест новый поставим, вытешем — верно, Абдул?»

Внизу, далеко за кладбищем, блестела речка, и по дороге к паперти с облепившими ее нищими Маше вспомнилось почему-то, как маленькой она бегала с соседскими ребятами на берег этой речки. Там по праздникам и выходным фабричные парни с девчатами, конторские, а иногда и мелкая рыбешка из чиновников танцевали кадрильку под гармонь. Визжали ливенки, а они топали, кружились, подныривали под вскинутые сплетенные руки. Как это все вспомнилось? — юбки колоколом, обрывистый берег, голос гармошки, шелуха семечек… Так и не довелось самой покружиться хоть раз, прошло время — ну, да и бог с ним…

А милого ее друга не терзали этой ночью кошмары. Он наконец-то увидал их сегодня — людей, приходящих во сне. Первый сидел на кладбище, скорбно притулясь к свежеструганому кресту; второй же был — тычком сидящий на паперти лохматый одноногий нищий.

Юрий Павлович Войнарский поморщился и встал: вот уже несколько минут из-за двери кабинета доносилась чья-то торопливая, бессвязная, бубнящая речь. Порой голос даже срывался на визг, и тогда начальник губрозыска нервно дергал головой, будто отгонял муху. Когда задверный речитатив добрался до самых высоких нот, он не выдержал и, громко шлепая парусиновыми штиблетами, пошел из кабинета. В приемной толстый татарин, стоя за барьером, кричал испуганно отмахивающейся от него секретарше:

— Защим бандит дорога мостил?! Когда ранен был, от Спирьки Вухмин убегал! Уй, какой хитрый! Хи-итрый! — Он потряс пальцем, сцепил на животе руки и оглянулся на Войнарского.

— Зачем же так громко кричать? — укоризненно проговорил Юрий Павлович. — Ведь люди работают. И оставьте в покое бедную женщину. Уж она-то наверняка ни в чем перед вами не виновата.