Борис Бабкин - Когда закон бессилен

— Подожди, — остановил его голос хозяина, — возьми с собой пару парней из команды Призрака. Если там есть какие-то свидетели, пусть ребята пора­ботают. Да, что там насчет этого крутого?

— Пахомов вам сразу же сообщит, — ответил Адам.

— И еще, Богунчик, — строго произнес Степа­ныч, — Никакой самодеятельности. Во второй раз я этого тебе не прощу! - в его голосе звякнул металл.

Угреватый испугался. Если хозяин обращается, по фа­милии, значит, это строгое и последнее предупрежде­ние.

— Иван Степанович, — заискивающе сказал Адам. — Я тогда просто хотел заполучить ценного информатора.

— И чуть не угодил за решетку за дачу взятки, — насмешливо продолжил за него Степаныч. — Нужно быть просто бестолочью, чтобы попытаться купить опера с Петровки! И помни, что я сказал!

— Если ты рассчитываешь, что сможешь прогу­лять долго, — усмехнулся майор милиции, — то ошибаешься. Ты у нас одно время вот где сидел, ребром ладони он провел по горлу. — Будь моя воля, Граф, я бы тебя без суда и следствия расстрелял!

— Я Богу пару свечей поставлю за то, — ответил сидевший перед ним Граф, — что нет у тебя этой самой воли.

— Ба! — весело удивился вошедший в кабинет поджарый мужчина в штатском. — Какие люди! Неу­жели сбежал и пришел с повинной?

— Освобожден по помилованию, — протягивая ему справку, недовольно сказал майор. — В столицу приехал на жительство. Ему здесь мать Фомича квар­тиру оставила.

— А знаешь, — усмехнулся поджарый, — с од­ной стороны, я даже доволен — не придется мне за тобой по всей России раскатывать. Здесь-то мы тебя живо спеленаем.

— Мечты, мечты, — Суворов улыбнулся, — где ваша сладость. Знаете, господин-товарищ-барин, — весело сказал он, — имею удовольствие разочаровать вас. Я приехал в златоглавую только для того, чтобы продать свою, завещанную мне Марией Павловной Фомич квартиру. Потому что с деньгами у меня сей­час крайне плохо, — вздохнул он. — Те сбережения, которые я оставлял на черный день — ведь пенсию мне, увы, платить не будут, — пропали. Реформа денежная, мать ее за ногу!

— Значит, был курок-то? — с интересом спросил поджарый. — Все-таки, Граф, это ты взял кассира на Вологодчине.

— Боже упаси, — засмеялся Суворов. — Просто так, кое-что наскреб на черный день. И вот теперь меня постигло крайнее разочарование. И знаешь, на­чальник, если бы не квартира, за которую я могу выручить неплохие деньжата, я бы уж вам пару сюрп­ризов оставил. Правда, года не те, — он развел рука­ми. — Но, как говорят герои американских боевиков, еще в норме.

— А ты, говорят, перекрестил подошву правой ноги, — внимательно глядя на него, сказал поджа­рый.

— Вот это я понимаю — работа, — с уважением отметил Граф. — Все знаете. Это, наверное, опер, сука, настучал. Телеграмму отбил или по телефо­ну? — спросил он.

— Как со здоровьем-то? — ушел от ответа под­жарый. — В прошлый раз тебе крепенько досталось. Но, знаешь, ты все-таки хоть и бандит, но мужик. Другого только раз по уху съездишь — прокуратура замучает. А тебя ведь...

— Забыто, — улыбнулся Граф. — Тут расклад простой. Я ведь не карманник, который при аресте боится вам мундир испачкать. Просто если бы тогда я успел ствол достать, кто-то из вас покойник был бы. Хоть и брали вы меня ни за что. Но хрен его зна­ет, — Суворов усмехнулся. — Поэтому вытащи я тогда ствол, стрелял бы. Ведь группа захвата не маль­чики с водяными пистолетами. Так что хоть вы и покоцали меня прилично, понять можно. А вот когда такой боров, — он кивнул на майора, — до печенок обидно.

— Ты это! — строго прикрикнул майор. — Не особо здесь...

— В общем, все, — поднялся Граф. — Беседа прошла на высоком интеллектуальном уровне. Вы сказали то, что должны были сказать. Я выслушал. Сделал выводы и посему арриведерчи.

— Шеф, — ворочая квадратной челюстью, про­говорил Носорог, — звонят.

— Слышу, — сердито отозвался Степаныч, — не глухой. — Четырежды пропищав, сотовый телефон умолк. Едва он засигналил снова, Степаныч взял его. Не называясь, выслушал звонившего. Кивнул, будто тот мог видеть его. — Позови Валю, — приказал он Носорогу.

— А я как раз к тебе, — входя, сказала Валенти­на. — В чем дело?

— Если тебе действительно нужен уголовник, про которого мы говорили, то ты можешь найти его на шестнадцатой Парковой, дом восемнадцать, квартира двадцать четыре.

— Но, отец, — недоуменно проговорила она, — мы же договорились, что сначала с ним переговоришь ты. Подумай сам, как я буду с ним говорить? Мол, дочь Ивана Степановича Редина желает предложить тебе дело. С чего мне начинать?

— Ну хорошо, — недовольно согласился он. — Я пошлю за ним кого-нибудь. Только не сейчас. Звонил Пахомов и посоветовал хотя бы неделю с ним не контактировать. Суворов под наблюдением мили­ции. Ни к чему сыскарям знать о моем интересе к атому бандиту. И еще одно, — он изучающе посмот­рел на дочь. — Ты можешь сказать мне, зачем имен­но понадобился тебе этот уголовник? Я помню наш разговор, — заметив, что дочь хочет что-то сказать, опередил он ее. — Но, подумав, решил, что все это могут сделать парни Призрака. Так что давай гово­рить начистоту.

— Ладно, — немного помолчав, сказала она. — Я хочу , изъять коллекцию перстней у твоего знакомо­го Растогина.

— Павла Афанасьевича? — удивился Редин. —Я что-то не припомню,, чтобы он когда-либо собирал нечто подобное.

— Я знаю это точно. Когда он был хранителем музея в Смоленске, ему удалось украсть несколько дорогих перстней. И сейчас, когда он собирается пе­реехать в Израиль, он хочет переправить их туда.

— Но, Валя, —он удивленно расширил глаза, — Павел Афанасьевич мой деловой партнер и даже, можно сказать, друг...

— В чем ты сам не уверен, — перебила его дочь. — К тому же я хорошо помню твои слова: чем крупнее сумма, тем меньше должно быть друзей. А кроме этого,— она усмехнулась, — Растогин — уже прошлое. Ведь не будешь ты с ним вести какие-то дела. Я слишком хорошо тебя знаю, папа, границы бывшего Союза ты нарушать не будешь. А тем более сейчас, — Валентина засмеявшись, — когда Россия вот-вот станет полноправным членом Интерпола.

— Валентина! — строго прикрикнул на нее отец. — В конце концов, это просто нечестно. Я запрещаю тебе даже думать об этом!

— Ты согласишься со мной, если выслушаешь, — она улыбнулась. — Во-первых, дача Растогина пре­красно охраняется. Ведь здесь остается его младший брат. А это значит, что схватка просто неизбежна. Всех наших боевиков охрана Растогина знает. А напа­дут на них уголовники. Это во-вторых. Ты ведь сам давно хотел поставить не место эту так называемую стреляющую публику, которая не дает покоя ни ми­лиции, ни коммерсантам, ни нам, наконец. Ведь сей­час все районы Москвы контролируются людьми вро­де тебя.