Чингиз Абдуллаев - Искусство выживания

А вот в творческой среде и в шоу-бизнесе именно личные амбиции, именно суетливое чувство тщеславия, зависти, соперничества вызывают невероятную ненависть. Талантливого художника почти всегда ненавидят коллеги. Популярный писатель вызывает дикую злобу у своих товарищей по перу. Успешный композитор нервирует своих собратьев по творческому цеху. А успехи в шоу-бизнесе просто невозможно пережить. Ведь всякий успех конкретного исполнителя означает как минимум меньший успех другого исполнителя. И здесь уже не церемонятся. В ход идут подкупы, интриги, сплетни, все, что поможет остановить чужого исполнителя и обеспечить благоприятные возможности собственному протеже.

И именно поэтому я был почти уверен, что ни Глеб Мартынович, ни Леонид Иосифович не пойдут на перемирие, и с этой стороны мне ничего не может угрожать. Я просто лежал на кровати и ждал. Прошло примерно полтора часа с тех пор, как меня доставили на другой этаж в другую палату. Как я уже говорил, часы показывали половину второго ночи. Если бы я только мог предположить, что именно сейчас происходит, то, наверное, не лежал бы так спокойно и не ждал, пока мне позвонят. Я бы попытался что-то предпринять, сбежал бы из своей палаты, придушил бы своими руками эту медсестру, которая так бдительно охраняла меня у моей палаты.

Но я ничего не знал. И вообще выяснилось, что я сильно недооценивал всех этих ребят. Нельзя столько лет выживать в таком криминальном шоу-бизнесе и оставаться ангелом, неизбежно теряешь часть своей души. Выживание в любых условиях – всегда трудная задача. Выживание в шоу-бизнесе – это задача со многими неизвестными. И почти никто не дает гарантии, что вы сможете победить в этой изнурительной схватке. Сколько их – талантливых, одаренных, творчески озаренных, внешне состоявшихся актеров и певцов, музыкантов и композиторов, художников и писателей, которые когда-то довольно успешно начинали, а затем также быстро уходили в никуда, спивались, разорялись, опускались на дно.

Я посмотрел на часы – без двадцати два. Если еще в течение пяти минут никто не позвонит, значит, действительно что-то произошло. Неужели Хейфиц отменил свой план по моему бегству из больницы, а Палехов решил не мешать моему побегу? Но этого просто не может быть. И, словно услышав мои мысли, телефон все же зазвонил. Это был Арвид.

– Слушаю, – ответил я чересчур быстро, словно опасаясь, что он не захочет со мной разговаривать и положит трубку.

– Мы посоветовались и решили, что ты можешь уехать с этим Шейкиным, – неожиданно сообщил мне Арвид. – Поезжай с ними, узнай, что именно они планируют и где будет пресс-конференция. Затем найди возможность с нами связаться, чтобы мы могли тебя оттуда вытащить. И уже затем ты дашь настоящую пресс-конференцию, где расскажешь о своем побеге из больницы, который тебе организовал Хейфиц.

В общем, они поступали разумно. Ведь у них была съемка, где Лихоносов пинал меня ногами. Затем Хейфиц организовал через своего врача в больнице мой срочный побег, чтобы показать всем, насколько я себя хорошо чувствую. Можно будет потом заявить, что меня даже выкрали, а потом вернуть опять в больницу и провести пресс-конференцию в пользу Палехова, рассказав о подлом поступке Леонида Иосифовича и его попытках спасти своего протеже Лихоносова.

Получалось, что все складывалось в мою пользу. Я должен буду сбежать из больницы при помощи врача Шейкина, узнать все подробности и попытаться связаться с Арвидом, чтобы в решающий момент сбежать и изобличить Хейфица во всех неблаговидных делах. Меня несколько настораживал только вот этот момент. Почему Арвид и сам Глеб Мартынович так уверены, что я обязательно сбегу? Почему они считают, что у меня будет возможность выйти на них, избавившись от своих опекунов? Не слишком ли они рискуют в этом случае? Не слишком ли мне доверяют? Предположим, что меня даже не накачают наркотиками, а я просто предпочту взять пятьдесят тысяч и выступить за Леонида Иосифовича, разоблачая своего бывшего нанимателя. Почему они так уверены, что я вернусь к ним? Или настолько верят в силу денег? Верят, что сто тысяч долларов, которые они мне обещали, гарантия моей лояльности? Не слишком ли велик риск? Неужели Палехов решил поверить в мое благородство? Или он верит в мою жадность? Но никто не знает, что именно ждет меня у Хейфица. Может, вообще наш разговор запишут на пленку, меня заставят выступить, а потом уберут. Нет, это невозможно. Если меня не предъявят живьем, то весь эффект от моего разоблачения будет потерян. Я должен появиться живым и здоровым, чтобы мне поверили, иначе снова решат, что это очередной блеф. Очередная подстава.

Значит, можно не опасаться за свою жизнь. Мертвый я никому не интересен – ни той, ни другой стороне. Я нужен им живым, чтобы рассказать о махинациях конкурента. Только живым. Но где гарантия, что Хейфиц в последний момент не поднимет цену и не даст мне больше? Вот такой гарантии у Палехова нет. Однако и он, и Арвид идут на такой невероятный риск. Получается, что они готовы рисковать. Значит, я где-то ошибся, не сумел просчитать правильно возможные ходы всех игроков.

Все это промелькнуло в голове буквально за считаные секунды. И я спросил Арвида:

– А если у меня отнимут телефон и не дадут возможности с вами разговаривать?

– Тогда ты должен найти другую возможность с нами связаться, – спокойно, очень спокойно ответил он, – и мы постараемся тебя вытащить.

– Легко говорить. Я же не знаю, что там будет.

– В любом случае тебе ничего не угрожает. Ты сейчас самый ценный свидетель, и они будут беречь тебя так, чтобы с твоей головы не упал ни один волос, – пояснил Арвид.

Это мне нравится больше. Собственно, я тоже так думаю. Но когда говорит Арвид, мне это особенно приятно.

– Значит, мне нужно уйти с их врачом? – еще раз переспросил я. – А что с медсестрой, которая сидит у моей палаты?

– Она через пять минут уйдет, – пообещал Арвид.

– Прекрасно. Получается, вы все рассчитали и уверены, что все пройдет нормально.

– Думаем, что да. Во всяком случае, твое бегство будет зафиксировано в больнице, и это тоже вызовет настоящий скандал. Все узнают, что Хейфиц с помощью подкупленного врача просто выкрал жертву наезда своего протеже. Можешь представить, что именно об этом напишут газеты?

– Могу. Спасибо за доверие. Вы так уверены, что я к вам обязательно вернусь?

– Конечно. Во-первых, ты должен вернуться, чтобы получить свои сто тысяч долларов. Это очень большие деньги, которые тебе не заработать за всю оставшуюся жизнь.

Уже когда он сказал «во-первых», мне это не понравилось. Единственное, что интересовало Арвида в жизни, – это деньги. Во-первых, и во-вторых, и в-третьих. Ни казино, ни карты, в которые он иногда позволял себе играть, ни женщины, которых он просто презирал, ни певцы, которых он не любил, а именно деньги. И он сказал «во-первых». Значит, будет и «во-вторых». Я словно почувствовал нечто очень нехорошее.