Чингиз Абдуллаев - Искусство выживания

Когда Женя открыла дверь, честное слово, я ее даже не узнал. Она была в каком-то цветастом платье и соорудила модную прическу. Пять месяцев – это более чем большой срок для влюбленных. Я протянул ей цветы, шагнул к ней и крепко обнял. Дальше даже не помню, что было. Кажется, цветы упали на пол, но мы не обратили на них внимания. Потом мы долго целовались, срывали с себя одежду и куда-то уходили, держась за руки.

Мы были уже достаточно взрослыми людьми, и у нас обоих за плечами неудачные браки. Она ушла от своего мужа, я ушел от своей жены. Но в этот момент мы ничего не помнили. Мир вокруг нас просто перестал существовать, мы только неистово целовались. А потом прошли в ее спальню и легли на кровать. Свою двуспальную кровать, которая напоминала ей о бывшем муже, она просто выбросила, купив вместо этого односпальную, словно давая зарок не пускать больше к себе посторонних мужчин. На ее односпальной кровати двое помещались с большим трудом, но нам было весело и приятно друг с другом. Нет, мы не были искусны в сексуальных упражнениях и не пытались поразить друг друга какими-то особенными позами или движениями. Скорее вели себя как совсем молодые влюбленные, толком не знающие, как следует вести себя в постели. Мы получали неслыханное удовольствие от созерцания тел друг друга, от запахов, прикосновений, поцелуев. В этот день мы не вышли из дома и даже не заметили, как пролетели эти сутки. Но утром ей нужно было идти на работу, а мне возвращаться в Москву…

Мое зачисление в труппу театра было настоящим чудом, ведь Маулиньш прекрасно знал, что я не имею российского гражданства и могу быть депортирован из Москвы в течение одного дня. Но он сознательно пошел на этот шаг. Мне пришлось отправиться в наше посольство и пройти регистрацию. Какой-то консульский сотрудник сначала долго не принимал меня, а затем, внимательно изучив мои документы, почему-то разозлился и объяснил, что я не имею права работать в Москве, так как не являюсь российским гражданином и обязан вернуться на родину. На все мои возражения он реагировал очень нервно, не желая ничего слушать. Я понял, что здесь мне не помогут, и решил уходить, когда узнал, что в посольство назначен новый посол, бывший министр культуры, который хорошо знал не только моих родителей, но и меня самого. Более того, именно он приходил на премьеру нашего спектакля в Театре русской драмы в Баку. Я записался к нему на прием. Он узнал меня сразу, более того, распорядился, чтобы мне не чинили никаких препятствий и сделали все, чтобы я мог остаться в Москве и работать в театре. Мне даже выдали документы, что я могу платить налоги в России, так как между нашими странами были договоренности о двойном налогообложении, когда проживающий больше шести месяцев гражданин другой страны мог платить налоги в той стране, где живет и работает.

Казалось, все устроилось к лучшему. Уже много лет спустя я начал понимать, что Маулиньш просто решил дать мне второй шанс, так как сам получил этот шанс уже в Москве. Он был достаточно известным режиссером в молодежном театре до девяносто первого года. Ему тогда было чуть больше тридцати. Но сразу после обретения независимости Латвии выяснилось, что молодежный комсомольский театр просто никому не нужен, и Маулиньш остался без работы. Он довольно долго пробовал где-то устроиться, но везде слышал, что в его услугах не нуждаются. Тогда он уехал в Германию, где пытался ставить какие-то спектакли, организовать свою труппу, но быстро понял, что он там никому не нужен. От отчаяния и безысходности он начал пить. Если бы не его жена, которая буквально вытащила Маулиньша из этой ямы и заставила его поверить в свои силы, он бы наверняка пропал. Но она заставила его переехать в Варшаву, где он поставил свой первый спектакль, затем его пригласили в Киев. После нескольких удачных спектаклей о нем написали в российской прессе, и он оказался в нашем театре. Маулиньш по-прежнему оставался гражданином Латвии, и у него были почти схожие со мной проблемы. К тому же он ненамного старше меня, всего на несколько лет. Может, поэтому он так отнесся ко мне и решил дать мне второй шанс. Ведь мне было уже далеко за сорок. Но он поверил в меня, и когда началось распределение ролей для его нового спектакля «Дядя Ваня», я с изумлением узнал, что роль Михаила Львовича Астрова поручена именно мне. Не могу передать радости, которую я испытал, узнав об этом выборе режиссера. Я был ему бесконечно благодарен. Начались репетиции. Это было наверняка самое лучшее время в моей взрослой жизни. К концу месяца я снова взял билет и уехал в Минск на два дня. И снова два дня мы практически не выходили из квартиры Жени. Мне казалось, что наконец жизнь моя наладилась и ничего лучшего уже быть не может.

Премьера «Дяди Вани» состоялась через три месяца. За это время я еще несколько раз ездил в Минск, и мы уже позволяли себе сделать небольшой перерыв, выходя на улицу в поисках подходящего кафе или ресторана. Но, скажу откровенно, почти ничего не ели и почти никого не замечали. Нам было удивительно хорошо вдвоем, словно мы были две половинки, которые много лет назад разрезали пополам и только теперь они наконец снова соединились. Я даже не вспоминал свою стерву-жену и свою несчастную дочь, которую заставили свидетельствовать против меня в суде во время развода. Правда, алименты я исправно высылал, благо теперь у меня была более или менее приличная зарплата. Однажды меня даже пригласили в кино сняться в эпизодической роли чеченского бандита. Было, конечно, обидно, что мою фактуру используют в таком качестве, но я согласился, и говорят, что выглядел достаточно колоритно на экране.

Зато наша премьера с треском провалилась. Критики откровенно ругали Маулиньша за выбор актрис на главные женские роли. Собственно, он в этом не был виноват, так как Соню играла протеже нашего главного спонсора, а ее мачеху Елену Андреевну – супруга главного режиссера театра. В таком случае ничего хорошего получиться не могло, хотя я читал, что мое исполнение роли Астрова было достаточно убедительным. Но наши героини просто все испортили своим жеманством и излишней истеричностью. Собственно, это проблема многих современных российских режиссеров, когда деньги даются под конкретную актрису, которую режиссер должен задействовать в главной роли или снимать в своей картине. Но все попытки объяснить спонсору, что его протеже не может играть в сорок лет четырнадцатилетнюю Джульетту, а в двадцать пять – мать взрослого Гамлета, натыкаются на упрямые возражения, что в театре можно все. Достаточно загримировать актрису, и она либо постареет, либо помолодеет. О том, что пассии спонсора нужно, кроме смазливого личика и излишней любвеобильности, иметь еще и талант, никто даже не думает. Считается, что талант разовьет режиссер, правильно снимая актрису или верно раскрывая психологизм ее роли. Конечно, все это выглядит смешно и глупо. Но когда спонсор готов дать любые деньги, чтобы в главной роли снялась его супруга или дочь, а их писка хватает только для исполнения беззвучной роли горничной, здесь искусство оказывается задавлено, и режиссер, махнув рукой, делает так, как хотят спонсор или продюсер.