Владислав Куликов - Братство обреченных

Андрей прислушивался к разговору. Ответов прокурора он, естественно, не слышал.

«Что-то сильно они любезничают, — недовольно подумал он. — По-моему, славословий масса, а толку будет ноль. Интересно, что это за история с лекарствами? Почему она так смеялась?»

— Мы уже наказали его, чтобы глупых вопросов не задавал, — продолжала разговор Азарова. — Молодость, что поделать. Но вообще он парнишка толковый. И в этом расследовании очень сильно мне помог. Так я хотела спросить: мы письмо отправили генпрокурору. Дошло? Он прочитал?.. Посмотрите, пожалуйста… Отписал первому заместителю?.. А тот что решил?.. Еще ничего?.. А вы не могли бы поговорить с ним? Единственное, что мы просим, — это чтобы вы назначили непредвзятого специалиста… У вас все специалисты непредвзятые? Ха-ха… Нет, это я над другим смеюсь: тут Ветров на коленях стоит, умоляет, чтобы я за него прощения попросила… Так и передам: уже прощен…

«На коленях? — недоуменно подумал Ветров. — В следующий раз я сам позвоню». Он сделал большие и круглые глаза, в которых, по замыслу, пылало недовольство, но Азарова показала рукой: стоп, помолчи.

— Если мы не правы, пусть он нам на пальцах объяснит. Мы же вменяемые люди. Понимаем, что могли и ошибиться. Если нам приведут убедительные доказательства, с радостью напишем: какие хорошие люди работают в Генпрокуратуре. А вообще история очень интересная. Вы читали?

— Да.

— Ну и как вам?

— Не знаю. Я же дела в руках не держал. Сложно что-то сказать.

— Но ведь и мы не просто так написали. Вели расследование почти полгода. Ветров с секундомером ездил на том автобусе, засекал время. Мы проверили каждую мелочь. — Теперь ее голос переполняла убежденность.

— Все может быть. Следствие на местах ведется через пень-колоду. Мы и не скрываем этого. Но к сожалению, даже если вы и правы, отменить приговор сами не сможем.

— Почему?

— А у нас же забрали такое право — отменять приговор в порядке надзора. Хотя зря. Суды очень плохо работают. Получается, теперь некому исправлять их огрехи.

— Так вы же можете поднять это дело на щит! Давайте продумаем кампанию, покажем: какая замечательная Генпрокуратура, борется за права людей. Но ее лишили надзора! Это трагическая ошибка!

— Может быть, может быть…

— Отлично. Предлагаю встретиться и обсудить. Пусть ваш человек изучит дело, только беспристрастно. И мы вместе подумаем, как его лучше для вас подать.

— Я переговорю с генпрокурором…

После разговора Ольга победно посмотрела на Андрея.

— Что я тебе говорила, а? — радостно воскликнула она. — Он на нашей стороне! Мы в струю попали. Им сейчас надо бороться за возвращение надзора.

— Надзор невозможно забрать, — удивился Ветров. — По сути, почти все, чем занимается прокуратура, это и есть надзор.

— Но теперь у них нет права отменять приговоры! А это дело станет для них знаменем в борьбе с Верховным судом. Я обо всем договорилась! Но, поверь моему слову, позвони я завтра — толку было бы больше.

«Не так все просто, — скептически подумал Андрей. — Но она женщина настырная. Может, и добьется. А я один их бы точно не одолел…»

Письмо несколько дней пролежало у первого заместителя генерального прокурора. Но не потому, что очень его заинтересовало. У столь занятого человека не было времени читать и вникать в такую большую статью. Он гадал: куда бы ее переправить? Сложный случай. Дело расследовала областная прокуратура, потом подключилась военная…

Поэтому сначала прокурор думал отослать бумагу заму генпрокурора по Приволжскому федеральному округу, чтобы тот по цепочке передал ее в Оренбургскую прокуратуру.

Но потом сработал принцип: кто последний, тот и папа. Раз военная прокуратура завершала круг, пусть она и разбирается. Так что после долгих раздумий второй прокурор на Руси (первый — генеральный) отписал письмо главному военному прокурору.

Главный военный прокурор долго хмурился. Его совсем недавно назначили на должность. Он только набирал аппаратный вес и не хотел влезать ни в какие скандалы. А здесь пахло скандалом. Поэтому генерал долго мялся. Несколько раз вызывал по очереди замов, начальника пресс-службы, начальника управления по надзору за установленной практикой вынесения судебных решений и долго совещался. В итоге письмо кочевало из кабинета в кабинет, постепенно спускаясь вниз, пока не дошло до полковника Митрофана Эхтина, начальника группы.

— Разберись с этим сам, — сказал начальник управления, передавая письмо и статью. — Ты же, кажется, занимался этим делом?

— Да. И не раз, — ответил Митрофан. — Этот Куравлев и до газеты достучался? Бойкий парень.

Эхтин читал дело несколько лет назад. Потом ему постоянно приходилось отвечать и на жалобы самого Куравлева, и на запросы всяких организаций (Администрации президента, Госдумы, уполномоченного по правам человека, правозащитным организациям и прочим, куда писал либо Куравлев, либо его жена).

В конце концов его просто достало отвечать одно и то же. В итоге он написал такую бумагу: «…Доводы, приведенные Куравлевым в своих жалобах, являлись предметом тщательного изучения и исследования в судах первой и второй инстанции и получили правильное разрешение в судебных решениях. Кроме того, уголовное дело изучено Главной военной прокуратурой. На поставленные вопросы ему даны полные и исчерпывающие ответы правомочными должностными лицами, в том числе 12 июля 2001 года врио ГВП, согласно которому оснований для принесения протеста на судебные решения не имеется. При поступлении аналогичных обращений впредь переписка с Куравлевым будет прекращена…»

— Я прочитал, ничего нового они не нашли, — сказал на следующий день своему начальнику Эхтин.

— Ты дело вызвал?

— Нет. А зачем?

— Видишь эту визу? — Начальник ткнул пальцем в роспись генпрокурора. — Письмо на контроле. Отнесись ответственно. Главный сказал — с журналистами надо урегулировать, чтобы никаких статей больше не появлялось.

— Легче надзорное из архива поднять, — произнес Эхтин. — Уголовное все равно будет долго ходить. Оно же хранится в суде в Самаре. К тому же его наверняка уже Верховный суд запросил. Они ведь и туда обратились.

— Точно запросил?

— Точно, — уверенно ответил Эхтин, хотя он на самом деле не знал. Только предполагал.

— Ты это проверь.

— Хорошо. Я позвоню. Прямо сейчас.

— Если из Верховного суда к ним запрос не пришел, посылай свой. Понял меня?

— Да.

Эхтин позвонил в Самару старому знакомому — судье Самойленко.

— Привет, Юрик, как дела?

— Здорово, Митроха.

Они вместе учились в Краснознаменном военном институте на юридическом факультете. Не то чтобы дружили, но приятельствовали.