Анатолий Афанасьев - Одиночество героя

Валерик отобрал у него бутылку, запрокинул голову и допил до дна. Кроме них и водителя на переднем сиденье горбился Михась Шамраев, бешеный снайпер.

— Можно мне тоже глоточек, Валерий Павлович?

— Тебе нельзя. Глаз собьешь.

Михась Шамраев по своему солидному снайперскому положению имел право иногда возражать Валерику.

— Зачем так говоришь, Мурат? Шамраю хоть вовсе глаза выколи, промаха не будет.

— Ну и заткнись, — сказал Валерик. — Не дам пива.

— Спасибо, хозяин, — поблагодарил снайпер. Проскочили Серебряные пруды. До цели оставалось минут пятнадцать езды.

— Давно хотел спросить, — обратился Валерик к Бубону. — Как ты относишься к женщинам?

Сперва Бубон решил, что ослышался, но Валерик повторил:

— Я имею в виду, любил кого-нибудь? Ну так, чтобы за душу брало?

Бубон достал из бара новую бутылку.

— Сколько угодно… Я, если хочешь знать, ни дня без любви не прожил. И они меня, сучки, любили. Врать не буду.

— И что чувствовал, когда любил?

— В каком смысле?

— Откуда знал, что любишь? По каким признакам?

Бубон предположил, что одно из двух: либо супермен перегрелся на солнышке, либо гонит его, Бубона, в какую-то хитрую западню, но ответил основательно, с загибанием пальцев:

— Во-первых, повышенная возбудимость. Все время стоит. Во-вторых, ревность играет. Словно тебя на торгах кинули. В-третьих, самое главное, зрение смещается. Какой-нибудь занюханный бабец, в нем добра-то на стольник, а тебе кажется — шахиня. Короче, блажь, помрачение ума — это и есть любовь.

— И как с этим справиться?

— Никак. Само проходит. Как насморк… Ты про ту деваху, которую в Свиблове прячешь?

— Заткнись, — сказал Валерик.

Снайпер Шамраев, еще немного обиженный из-за пива, опять встрял в разговор.

— У меня был недавно женщина. Красивый, аппетитный. В ресторан повел, утром двести баксов подарил. Через день к врачу пошел. Ему пятьсот дал, чтобы вылечил. Надо всегда паспорт спрашивать, где живет.

Водитель впервые за всю дорогу открыл рот.

— Валерий Павлович, водонапорная башня, видите? От нее до стадиона километр.

— Притормози у обочины, — распорядился Валерик и потянулся к рации…

Пейзаж удивительный в Лосинках: луна, звезды, бочажок стадиона как космическая тарелка. Тишина, благодать. Сам городок часа два как вымер. С первыми сумерками обыватель забился в щели. Редкий прохожий проскользнет тенью вдоль домов — знать, жгучая необходимость выгнала на улицу. С темнотой тишину нарушали лишь звуки выстрелов, то тут, то там, да истошные вопли зазевавшейся жертвы. Сколько по всей вымирающей России разыгрывалось маленьких ночных драм, никто не возьмется подсчитать, но люди привыкли. Успокаивало, что все-таки, слава демократии, вписались в цивилизованное мировое сообщество, хотя и с трудом.

Правительственный «членовоз», как черная глубоководная рыба, подплыл к южной трибуне и, как было условлено, остановился под козырьком возле касс, приткнувшись к полуразрушенной стене с глазками-бойницами. Валерика ждали с противоположной стороны бетонной площадки, просматриваемой, простреливаемой отовсюду. Толковище предполагалось в центре бетонного круга. На первый взгляд нелепо, словно выйти на подиум, под фонари, на самом деле — умно. Шансы уравнивались совершенно. Любое неосторожное движение — никому не спастись. Сколько стволов нацелено на освещенный пятачок — страшно подумать. Опять же — проверка на вшивость. Встреча титанов. Демонстрация абсолютного мужества. Иногда приходилось идти на такую показуху. Кто не решался, тот проигрывал морально, и все равно был обречен.

— Где же твой одноклассник? — глухо донеслось до Климова из-за стеклянной перегородки. — Опаздывает. Неучтиво.

Климов ответил:

— У вас, Гарий Хасимович, часы спешат на полторы минуты.

Двое чугунных громил пошевелились, готовые к броску. Климов мысленно, психотронным импульсом проверил состояние своих нервов и мышц. Все хорошо. Он в темпе. Сбоя не будет. Психологический фон в норме.

В ту же секунду из темноты обрисовалась темная громада «крайслера». Машины помигали фарами. Двое мужчин одновременно распахнули дверцы и ступили на асфальт. Покинули безопасные автоубежища и начали неспешное движение навстречу друг другу. Им было о чем перекинуться словечком.

Дальнейшее зависело только от судьбы.

Климов сказал громилам:

— Ребята, извините, хочу покурить.

Полез в карман, ребята заворчали, потянулись к нему, причем один из них успел щелкнуть предохранителем на своем пистоле, но это было их последнее осмысленное движение в этой жизни. Климов поочередно, но очень быстро пустил им паралитический газ в глаза из пульверизатора, сделанного под зажигалку «Ронсон», уклонился от пули, вырвал пистолет из руки ошеломленного боевика и, не мешкая, расстрелял обоих в упор. В машине сразу стало душно. Водителю крикнул:

— А ну замри, сука!

Увидел растерянное лицо, перекошенный в недоумении рот.

— Ты чего, паря, ошалел?

Выскользнул из машины. Он ничего не чувствовал и не воспринимал, превратясь в энергетический сгусток. Быстро и точно швырнул на середину площадки пиротехнический шарик, который во время обыска в Анкор-кредите прятал во рту. Диверсионная новинка, маркировка МПЖ-16-Бис, несмотря на свои размеры — с крупную вишню, — обладала высочайшей камуфляжной эффективностью. Взрыв произвела такой, как если бы по смотровой площадке шарахнули из бомбомета. Обещанный сигнал к началу бойни.

Шалва, не отошедший далеко, пригнулся и, разворотясь на сто восемьдесят градусов, побежал обратно к машине. Тем временем Климов выволок из кабины водителя и швырнул оземь. Водитель, надо отдать ему должное, отреагировал адекватно: не бузил, распластался на асфальте ничком и заложил руки за голову, как при аресте.

Гарий Хасимович мгновенно осознал, что его провели на мякине. Не страх ослепил его, а стыд. Он увидел Климова с пистолетом в руке и замер как вкопанный. Между ними произошла задушевная, прощальная беседа.

— Пальнешь? — спросил Шалва.

— Придется, — признался Климов. — Это финиш.

— А за что?

— Всего не перечислишь. Я не судья тебе, всего лишь исполнитель.

— Может, столкуемся?

— Поздно. Приговор уже подписан.

— Чей приговор? Бандитский?

— Ну что ты, Гарий. Есть суд повыше.

За их спинами уже началась мясорубка, а они все никак не могли наговориться.

— Зачем столько ненужных уловок, — спросил Шалва. — Стрелка и все прочее? Убивать надо проще.

— Есть причины, — сказал Климов. — Но это наше семейное дело.

— Подумай, Ваня. Если ты это сделаешь, никто из вас не уцелеет. Ни ты, ни твой Валерик. Никто.

— Что поделаешь, рулетка.

— Какой смысл? Я же согласился на переговоры. С каждым словом Гарий Хасимович переступал на шажок поближе. Собирался прыгнуть. Плевать на пистолет. Он был уверен, что справится. Каждая клеточка его тела изнывала от ярости. Климов, напротив, отступил за капот машины, сдвинулся с линии огня, тянущейся от «крайслера». В окрестностях стадиона кипело настоящее сражение: тявкали базуки, рвались гранаты, верещали детскими голосами автоматные очереди, вся бетонная площадка встала на дыбы. Непонятно было только, кто кого убивает. Шалву и Климова, мирно беседующих, будто кто-то оградил невидимым защитным куполом, но это всего лишь затянувшееся недоразумение. Купол непрочен.