Анатолий Афанасьев - Зона номер три

Они встретились в маленьком баре неподалеку от Маяковской, где на пластиковых столиках цвели бледно-голубые бумажные розы. Гурко позвонил утром, и по его безмятежному голосу, который слегка искрил, Сергей Петрович понял, что, видимо, его затянувшаяся командировка скоро получит новый разворот.

Заказали по чашечке кофе и по бутерброду с сыром. Притулились в углу. Народу в баре было немного: двое бычар пожирали «шанхайские пельмени», интеллигентный алкаш завис над рюмкой водки, женщина средних лет и неопределенных занятий беседовала о чем-то с барменом. Негромкая музыка из «ящика».

— Ну что, малыш? Приспичило, и старого товарища вспомнил? — Сергей Петрович радостно улыбался. Они уже обменялись дежурными шутками типа: «Господи, ты опять живой!» Гурко был немного бледноват, но морда одухотворенная, сразу видно — на тропе.

— Какие-то мы все стали равнодушные, что ли, — заметил он задумчиво. — Старика Канта, помнишь, изумлял нравственный закон в душе человека. И это понятно. Было чему изумляться. Нравственный закон — Божья мета — вывел человека из пещеры. Профессор Куницын на открытии Царскосельского лицея внушал юношам, среди которых был двенадцатилетний Пушкин: вы сможете овладеть всеми знаниями мира, но если не выработаете твердых нравственных правил, знания вам не пригодятся, не принесут пользы. А что ныне? Нравственный закон объявлен химерой, вызывает, как сказал бы классик, смех толпы холодный, а мы даже этого не заметили. Или не придали значения. Так, вроде бы пуговицу от пиджака обронили.

Сергей Петрович крупно отпил кофе, поинтересовался:

— Ты это к чему? Хочешь деньжат призанять?

— Или вот гляди. В Москве ежедневно исчезает по десятку людей. Не умирают, не уезжают — просто выходят из дома и не возвращаются. Поразительный факт. А кого это волнует?

К этому факту Сергей Петрович довесил со своей стороны следующую информацию: в самой демократической столице мира уровень рождаемости составляет лишь половину от показателя смертности. Больше в мире таких мест нет.

— Впрочем, — добавил он хмуро, — ты же знаешь мои обстоятельства.

— Какие?

— Я не имею права на побочные разработки. Нарушение дисциплины. Дед не поймет.

— Придется нарушить.

— Нарушу, — согласился Сергей Петрович, — если перестанешь валять дурака.

Гурко рассказал другу самое важное. Блондинку Светлану Китаеву шлепнули у него под боком. Теперь его черед. Но противник готовит не слив, а захват. Фигуранты неизвестны. Вообще ничего не известно, кроме того, что он на следе. Никакой его собственной заслуги в этом нет. Чистое везенье. Второй день за ним ходит «наружка», но с чересчур хриплым дыханием. Работают профессионалы. Идя на встречу с Сергеем, он два часа потратил на то, чтобы сбросить «хвост». Это в Москве среди бела дня. Захват будет жесткий и, как он предполагает, не позднее сегодняшнего вечера. Квартира обложена плотно и без церемоний.

— Ты докладывал наверх? — спросил Сергей Петрович, заранее зная ответ. Гурко до «подсечки» светиться не будет. Охота на крупного зверя предполагает «слепые» паузы. Пауза требует особой концентрации духа. Никакой суеты, абсолютное замыкание в роли. Детская игра «Замри», переиначенная на взрослый лад — с огненной точкой в случае проигрыша. Кто бывал «дичью», тот знает — это очень волнующее занятие. Риск большой, но он оправдан. Сергей Петрович и сам не раз подставлялся, замирал, но до Гурко ему, конечно, не дотянуться. Великий актер погиб в Олеге. Ему все роли по плечу, и еще никто его не переиграл. Если он изображал алкаша, все окрестные пьяницы предлагали ему опохмелиться. Если кукарекал петушком, курочки сносили по золотому яичку. Однажды по служебной надобности Гурко уехал на гастроли с цирком шапито, выдавая себя за канатоходца, ему пришлось участвовать в представлении. На верхотуре ходил по канату, исполнял замысловатые акробатические трюки и заносчиво требовал, чтобы директор позволил работать без лонжей. В цирке не жалуют выпендрежников, но к Олегу отнеслись с пониманием, ценя за кураж и добрый нрав. Не дали свернуть себе шею. Сергей Петрович точно знал, что до этого случая Гурко не только по проволоке не ходил, но лишь отдаленно представлял, что такое сальто с двойным перехлестом.

— Подстрахуешь? — спросил Гурко.

— Что смогу, — пообещал майор. — Экипировка в Порядке?

— Угу.

— Но все же, Олег, ты темнишь. Не поверю, что лезешь совсем уже сослепу. Не твой стиль.

Гурко задумался, в рассеянности проглотив остывший кофе.

— Чувствую… что-то тут запредельное для твоего и моего рассудка, но не для них.

— Для кого для них?

— Понимаешь, старина, — Олег сузил темный глаз, — произошли невероятные изменения в человеческой психике, какие-то необратимые мутации, за ними никто не успел отследить… Эффект бабочки… Вот тебе пример из другой области, из экономической. Наши ведущие теоретики, пытающиеся проанализировать катастрофу, оперируют привычными марксово-смитовыми понятиями: смена формаций, базовые ценности, социальные пласты — и прочее в том же духе. Но в обществе, погруженном в хаос, все эти слова утратили реальный смысл. Действуют не законы, а модуляции. Судьбы наций вершат не титаны, не герои, не диктаторы, а серенькая чиновничья мышка, очутившаяся в нужное время в нужном месте. Одним случайным движением, неосознанным росчерком пера эта серенькая мышка способна на сто восемьдесят градусов развернуть движение экономических тенденций. Не масонский заговор, не триллионы долларов, а серенькая мышка, понимаешь?.. То же самое в криминалистике и психологии. Убийство, рэкет, коррупция — это все понятия из прошлых времен. Сегодня это пустые звуки, отвлекающие внимание. Похоже, мы со своим убогим, устаревшим моральным кодексом вылезли прямо на Страшный суд.

Сергей Петрович решил, что для одной встречи для него достаточно впечатлений, тем более что за соседний столик опустилась чудная компания. Девочки, мальчики — бородатые, длиннорукие, загребущие, матерщинные. Наглядная иллюстрация к лекции Гурко. Такой гвалт устроили, будто вырвались из психушки. Набрали пива, сосисок, жареной картошки. Чавкали, хохотали, перекликались, как в лесу. Никакой возможности не осталось разговаривать. Гурко, естественно, компания заинтересовала, он разглядывал молодежь с понимающей улыбкой. Сказал другу:

— Это даже не гунны. Вырождающаяся популяция. Между ними не видовая связь, скорее гипнотическая. Очень любопытно. Свой язык, собственная информативная система. Функционируют только в кодле. Каждый отдельный росток практически не жизнеспособен. Энергетическая подпитка — комки, оптовые рынки, товарные склады. Почти нулевая способность к воспроизводству потомства. Пробуксовка цивилизации. Холостой выхлоп протоплазмы. Печально, красноречиво, симптоматично. В сущности, вот оно, новое рыночное поколение — одна из ярчайших примет апокалипсиса.