Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

Они остановились. Шукаев достал из сумки карту района…

— Вот мост… Пойма Чохрака. Она по краям усеяна крупными камнями, и на двуколке там не проедешь…

— А здесь — пахота, — подхватил Дараев, ткнув пальцем в карту. — Едва ли они были заинтересованы в том, чтобы тащить лошадей и бричку по рыхлой земле, где отпечатается каждый их шаг.

— Тогда остается одно — проселок, — сказал Жунид. — Трогаем. Другого выхода нет Кстати, дорога ведет в Янукай. Встретимся там с Коблевым.

— Кто это?

— Тренируй память. Забыл? Молоденький участковый. Он же при тебе заходил в управление…

— Понятно. Махмуд, — улыбнулся Дараев. — Славный парень…

Подскакал Якуб.

— Может, отпустишь, начальник? Зачем я теперь? — хмуро спросил он.

— Мы скоро будем в Янукае. Вам ведь туда? Приедем, и тогда вы свободны…

Сиюхов не ответил и, слегка придержав коня, чуть отстал, пропуская их вперед.

…К середине дня небо снова начало хмуриться С севера ветер пригнал тучи. Тяжелые и черные, они сгрудились совсем низко над степью.

Миновав стороной станицу Натырбовскую, всадники подъехали к истокам Чохрака. На берегу Шукаев спешился и, ведя коня на поводу, побрел вдоль реки. Настроение у него было скверное. Следы потеряны, небо грозит новым ливнем, который смоет все, что еще могла рассказать земля.

Дараев последовал примеру Жунида и сошел с коня. Сиюхов молча сидел на своем аргамаке, угрюмо поглядывая на обоих.

— Сюда, Вадим, — нагнулся Шукаев.

На твердом глинистом грунте виднелись два неясных следа копыт.

— Вот, опять Зухра… — торжествующе сказал он — Якуб, посмотрите!..

Сиюхов, не слезая с коня, слегка наклонился.

— Да. Ее следы…

Дараев уже разглядывал что-то метрах в десяти дальше, под тремя березами, росшими на покатом глинистом берегу, как раз возле брода.

— Бричка! — крикнул он. — Та самая…

Следы тщательно осмотрели, измерили. Жунид сфотографировал их.

…И все. И на этом кончилось. Сколько ни искали вокруг, исколесив верховья Чохрака километра на три в окружности, — никаких результатов. Несколько раз переправлялись вброд через реку, но и на той стороне — ничего.

Выехав на пригорок, Жунид про себя чертыхнулся и попросил у Вадима папиросу. Дня три он уже мучил себя, пытаясь бросить курить, но давалось это ему трудно. Дараев подтрунивал и дразнил, демонстративно щелкая портсигаром Поиски пока не сулили ничего определенного, Жунид нервничал и, кляня себя за слабость, «стрелял» у Вадима.

Невдалеке, из-за холма показался неказистый домишко под камышовой крышей, окруженный плетнем. Из глиняной трубы вился дымок. По словам Сиюхова, за холмами лежал аул.

Они поднялись в гору. Внизу, в стороне от небольшого аула, — усадьба, обсаженная по краям яблонями и огороженная плетнем. Посредине двора — глинобитная мазанка, сбоку — старый покосившийся сарай и навес для сена. У коновязи какой-то мужчина, наверное, хозяин, чистил скребницей лохматую лошаденку.

— Спроси-ка его, как проехать к сельсовету, — обратился Шукаев к Якубу, знаком велев ему спуститься первым.

Сиюхов молча повиновался и рысцой затрусил к усадьбе.

Подъезжая, Жунид и Вадим услышали шум и крики. Двор домика в этот момент скрылся за деревьями, и им пришлось пришпорить коней, чтобы узнать, что случилось.

Когда Шукаев влетел во двор, попросту перемахнув через плетень, Якуб Сиюхов лежал на земле, пытаясь вырваться из рук незнакомого им адыгейца, очевидно, того самого, который чистил лошадь, потому что скребница валялась рядом. Из домика выскочила на шум грузная женщина в цветастом платке с ведром в руках и испуганно остановилась на пороге.

— Бросьте его! Отпустите! — повелительно крикнул Жунид, спрыгивая на землю и хватаясь за кобуру пистолета.

Незнакомец нехотя оставил Якуба. Медленно поднялся и исподлобья глянул на Жунида Таким же тяжелым взглядом окинул Дараева, потом поднял скребницу и, что-то буркнув себе под нос, пошел к своей лохматой лошадке. Одет он был в синий бешмет, ношеные, такого же цвета штаны; на ногах — желтые ичиги. У пояса — кинжал, как видно, серебряный, дорогой работы.

Жунид в первый момент не нашелся что сказать: надо же — свалил человека, набил ему синяк (Якуб в этот момент усиленно тер левый глаз) и, не сказав ни слова, вернулся к прерванному занятию, как будто ничего необычного не произошло!

— Вернитесь! — позвал его Дараев. И повернулся к Сиюхову. — Вы не ранены?

— Нет, — зло сплюнул Якуб.

— Что стряслось? Почему дрались?

Из-за забора уже выглядывали любопытные, громко переговариваясь.

— Это наш одноглазый мерин, — сказал Сиюхов вполголоса, — он его чистил. Ну а я не стерпел — дал ему в ухо… Здоров, шайтан…

— Сам шайтан, — угрюмо проговорил парень, подойдя ближе. — Твой мерин. Что, у него на лбу написано? Я его в лесу нашел. Понял? И нечего кулаками махать!

— Граждане, разойдитесь по домам, — прикрикнул Вадим на любопытных, уже сгрудившихся у ворот. — Без вас разберутся!

— Пригласи двух понятых, — сказал ему Шукаев. — Обыск! И немедленно!

Толпа мгновенно растаяла. Никто не горел желанием выступить в качестве свидетеля. Однако Дараеву удалось все же задержать двух молодых ребят. Жунид заговорил с ними на родном языке, объясняя, в чем состоят права и обязанности понятых.

— Мурат не виновен, — решилась, наконец, вмешаться толстая женщина, до сих пор молча стоявшая у крыльца. — Мой сын плохого не сделает!

— Что она сказала? — спросил Вадим, когда они входили в дом.

— Говорит — не виноват. Что она еще скажет? Это ее сын… Внутри дома было грязно и неуютно, но вещи стояли дорогие. На большом дубовом столе, покрытом бархатной скатертью, лежала перевернутая пепельница, окурки и шелуха от семечек просыпались на скатерть и на пол. В добротном застекленном шкафу у стены — хрустальные рюмки и расписной чайный сервиз. Возле другой стены — тахта со множеством подушек. В углу под мягким креслом валялось несколько пустых бутылок.

— «Трудно жить вдовой, — запричитала женщина, косясь на Шукаева. — Каждый может обидеть. А за что?

Она начала было жаловаться на сельсовет, на участкового, но Шукаев жестом остановил ее излияния.

— Фамилия, имя и отчество, — обратился он к сыну хозяйки, доставая лист бумаги и карандаш и рассматривая Мурата. Широченные плечи, квадратный массивный торс и коротенькие кривые ноги. Человек этот часто сидел в седле.

И брюки у него были потерты, как обычно бывает у кавалеристов. Лицо крупное, грубое, покрытое редкими мелкими шрамиками от перенесенной оспы. Взгляд неприязненный и неподвижный. Казалось, он часами мог смотреть в одну точку. Сейчас глаза его были устремлены куда-то поверх рамы окна.

Жунид повторил свой вопрос.