Рашид Кешоков - По следам карабаира. Кольцо старого шейха

Шутка ли: подходит конец двухмесячным поискам! Пойман одноухий Тау, постоянный сподвижник покойного Унарокова, а ныне — друг и советчик грозы ингушских коневодов, заклятого врага Советской власти Азамата Мамакаева!

— Приступим? — спросил Дараев.

— Да. Сейчас.

Жунид с нескрываемым любопытством оглядел Тау. Бритая иссиня-темная голова, монгольского типа загорелое лицо, грубое, но, безусловно, принадлежащее человеку смелому до безрассудства. Ничего дегенеративного нет, если не считать скомканного обезображенного уха. Так что вряд ли прав Ломброзо в своем утверждении, что каждый преступник отмечен каиновой печатью, что задатки преступности заложены в самих биологических особенностях типа. Чепуха все это. Вор, бандит, взломщик, конокрад и убийца — порождение не биологическое, а социальное. И одень сейчас этого Рахмана получше, и сойдет он, пожалуй, за добропорядочного обывателя.

— Фамилия, имя?

— Ты же знаешь, начальник. К чему вопросы?

— Отвечайте! — коротко оборвал Дараев.

— Тау… Рахман Бекбоев.

— Кто похитил лошадей с чохракской конефермы?

— Кто крал, тот попал, — высморкавшись прямо на пол, ответил Тау. — Хапито Гумжачев и Петр Черкашин. Они же отбывают срок, начальник… Благодаря тебе.

— Значит, знаете уже?

— Тау все знает.

— Ну уж и все. Ладно. Нас интересует, где сейчас находятся лошади из Чохрака и карабаир.

Тау шмыгнул носом.

— Учти, начальник, я сторожа не убивал. Газиза — тоже не я. Так что мокрое дело мне не шей. И если следствию помогу…

— Торговаться будем?

— Нет, — серьезно ответил Тау. — С тобой не сторгуешься, видно, раз ты сидишь здесь с собакой, а не у нас с Галиной… Взял ее?

Жунид молча кивнул.

— Я так и подумал. Говорил ведь мулле: не трать порох зря, Шукая на такой крючок не возьмешь…

— Оставим это. Говорите дело. И имейте в виду: обещать ничего не буду. Все, что заработали, — получите сполна.

— Что ж, начальник. Буду говорить дело.

— Ну? — не вытерпел Дараев.

— Не понукай, не запряг еще, — дерзко ответил Бекбоев, всем своим видом показывая, что не намерен принимать всерьез никого, кроме Шукаева. — Кони — в Орюрте…

— Неправда! Я же там был! — снова вмешался Вадим, отрываясь от протокола.

— Мало ли кто где был. Барышник там есть. Имени не знаю. Дом его второй с краю села. У барышника есть примета. Молодым был, в драке отрубили ему шашкой ползада. С тех пор наперекосяк ходит. Лошадей уводили в лес на день. А ночью — в конюшню. Плохо смотрел, начальник… — Тау с издевкой глянул на Дараева и снова повернулся к Жуниду. — Все я сказал. Ищи коней в Орюрте.

— Бориса Фандырова знаете? — спросил Жунид.

— Да. Трус… И жаден, сволочь… Пижон глаженый.

— Краденые товары ему сбывали?

— Ему.

— А Шагбан Сапиев?

— Слышал о таком, но лично не видел. С ним Феофан и Буй знались…

Шукаев задал еще несколько вопросов, уточняя обстоятельства чохракского налета и заодно проверяя, правду ли говорит Рахман. Тот отвечал коротко, но вполне конкретно и обстоятельно.

— Когда в последний раз встречались с Муталибом Акбашевым?

— Из Кутского леса я попал в Армавир. Рассказал все Паше-Гирею. Тогда он там был. Он и посоветовал мне податься к Азамату…

— Как вам удалось уйти? — спросил Вадим.

— Буй помог. Его ведь только на четвертый день застукали. Переплыл я Лабу и добрался до Гаевской. Петрович нашел машину. На ней я и в Армавир приехал. Под видом грузчика станпо. Азамата в Назрани отыскал.

— Так, — закуривая, сказал Шукаев. — Ну что ж, подпишите, Рахман, ваши показания. Сейчас вызовем машину Еще что-нибудь хотите сказать?

— Что зря болтать? Признаю, начальник, твой верх.

Когда Тау привезли на присланном Базаевым «газике» в управление, Гибцо Абастов и Азамат Мамакаев уже сидели в КПЗ.

Кончил свою карьеру атаман последней банды, скрывавшейся в горах Кавказа. Теперь, когда Азамат был схвачен, уже не составляло особого труда выловить и его сообщников.

Жунида сейчас мало интересовали показания Азамата, Гибцо Абастова, его дочери Галины и Балан-Тулхи-Хана, которого Денгизов арестовал через несколько часов после описанных событий. Жунид спешил с опергруппой в Орюрт.

Там находились лошади, там, видно, должны были закончиться его скитания..

Сегодня Шукаев никак не мог сосредоточиться. С ним это случалось. Иногда очередное расследование заставляло его блуждать от одного факта к другому в упорных, но до времени тщетных поисках истины, он беспокойно метался между множеством возможных вариантов решения, отсекая ошибочные, пока вдруг не начинала светиться где-то в закоулках сознания озаряющая догадка.

Тогда наступала пора решительных действий: обысков, переездов с места на место, допросов и очных ставок. Ему некогда было сопоставлять и анализировать. Только — действие Иногда оно развивалось в направлении неожиданном, не запрограммированном заранее Но и тут долгие размышления были для него излишней роскошью. Решать, не откладывая, четко, быстро и бесповоротно.

Этому правилу он следовал всегда.

Бывало, что период «бури и натиска», как про себя называл его Жунид, растягивался на неопределенное время.

Тогда он заряжался терпением и пускал в ход всю свою волю, упорство и выдержку.

Снова — проверка и перепроверка деталей и мелочей. Ни одной фамилии не забыть, ни одного лица не упустить из виду.

И, наконец, приходили дни, когда Шукаев чувствовал, что дело близится к концу. Собрано огромное количество сведений, в круг дознания втянуты десятки людей, распутаны ложные нити, отвлекающие от основной и единственной, которая вела в центр преступления.

Тут-то и сваливалась на его голову досадная расслабленность мысли, настигавшая Жунида, как правило, раньше, чем в разбухшей папке дела ставилась последняя точка.

Думал он в такие моменты вяло, расплывчато не умея отрешиться от пустяков и всего того многообразия информации, которую окружающий мир обрушивает на каждого человека.

Мозг его на короткое время терял самое ценное для сыщика качество — избирательность. Он мог работать так, словно дальнейшие события обязательно пойдут своим чередом без его участия и все произойдет, как должно произойти, раз финиш близок.

Даже Дараеву Жунид не хотел бы признаться в этой своей слабости.

А может, это и не было слабостью? Иногда именно в состоянии пассивного равнодушия ко всему на свете (или кажущегося равнодушия) он вдруг предпринимал шаги, которые влияли на исход дела скорее, чем тщательно обдуманные и подготовленные исподволь.

…Так и сегодня. Собираясь в Орюрт, он ловил себя на том, что думает о чем угодно, кроме предстоящей операции по изъятию лошадей, местопребывание которых указал на допросе одноухий Тау.