Павел Шестаков - Рапорт инспектора

Редькин жил в одном из крайних, похожих друг на друга домов, и Ольге пришлось, как всегда, поискать нужное здание по номеру. Из лифта она вышла с некоторым волнением, потому что никогда не знала, как поведет себя Женька.

Он был дома и показался Ольге желчнее обычного. Курортный подъем давно миновал.

— Киснешь? — спросила она с порога.

На такие вопросы Женька обычно отвечал очередными жалобами на жизненные неурядицы, но сегодня возразил:

— С чего ты взяла?

— Небритый, желтый.

— Я приболел немного.

— Что случилось?

— Ерунда, все в порядке, — сказал он с необычайным оптимизмом, запирая за ней дверь.

Ольга переспросила недоверчиво:

— Значит, не киснешь? Это хорошо. А я прямо со станции. Погребла немного. Только под конец Девятов настроение испортил. Ну что за противная рожа!

— Если баба мужика ругает, значит, он ей нравится, — сказал Женька убежденно.

— Кто это тебя такой мудрости научил? — спросила она.

— Сам знаю. Не маленький.

— В самом деле?

Он вдруг взъерепенился:

— И тебя знаю.

При всей необязательности их отношений Женька считал необходимым время от времени проявлять собственнические чувства.

— Да ну тебя! — разозлилась Ольга. — Все-таки киснешь ты, мозги закисли. Кончай сразу, а то уйду.

— Ладно, — будто бы уступил он. — Что у вас там с Девятовым вышло?

— Ревнуешь или изображаешь?

— Ничуть не ревную, спрашиваю просто.

— Не было ничего. Не нравится он мне — и все.

— Чем же настроение испортил?

Ответить было трудно. В самом деле, ничего особенно неприятного Девятов не сделал, а надо же, сорвалось с языка, что испортил.

— Да про утопленника завел разговор.

— Что еще за утопленник?

— Парень один. С таксопарка. Утонул поблизости от станции.

Обычно события, непосредственно Женьку не затрагивающие, будь то хоть землетрясение, интересовали его мало. Однако на этот раз он проявил любопытство.

— Ты его знала?

— Видела раза два. Тренировался он у нас.

Отвечая, Ольга доставала из сумки еду, купленную по пути.

— Лопать будешь? Я голодная.

— Съем немного.

— Тогда умывайся, да причешись. А еще лучше, побрейся. Противно с тобой за стол садиться.

Он послушался нехотя. Включил электробритву, поелозил по заросшим щекам, потом пошел в ванную. Вышел причесанным, внешне пободрее, но ел плохо, отламывал маленькие кусочки батона, крошил по столу. Зато у Ольги разыгрался аппетит, она жевала быстро, энергично.

— Как же он утонул? — вернулся Женька к старому.

— Я знаю? Пьяный был, говорят. А вообще-то странно как! Гребет человек, в волейбол играет — и вдруг — нету!

— И нас не будет, — заверил Женька.

— Ну, нас не скоро, — возразила она с наивным оптимизмом.

Он хмыкнул:

— Крюков тоже так думал, наверно.

— Крюков! Откуда ты знаешь, что его Крюков звали?

— Ты же сказала.

— Я не говорила.

— Забыла.

— Не забыла я, — возразила Ольга. — У меня память хорошая.

— Что ты так уставилась? Ну, слыхал я про этот случай. Одна ты все знаешь, что ли?

— Если слыхал, зачем расспрашивал? — обиделась она.

Поведение Женьки ей не нравилось. Вообще день не клеился. Разговоры какие-то ненужные, разговоры. С Мазиным болтала чепуху, потом Девятов, а теперь Женька муру несет.

— Потому и расспрашивал, что слыхал. Инженер один говорил — Горбунов. На море познакомились. Ничего мужик, с машиной. Ему этот Крюков замок менял.

Объяснял он, явно заглаживая грубость, но у Ольги сдвиг произошел, ощущала она в себе недоброе чувство к Женьке. «Нашла парня, ничего не скажешь. Подобрала. На тебе, боже, что нам негоже.».

— Да на что мне еще Горбунов какой-то!

— Ты же спрашивала, откуда я знаю? Я и говорю: не понял я сначала, про кого речь, а потом догадался.

— Догадался! Какой догадливый. Тебе б в милиция работать.

Он скатывал шарики из хлебного мякиша, щелчками сбрасывал их со стола. И это Ольге, девушке из семьи, где всегда уважительно относились к хлебу, тоже не нравилось.

— По-твоему, в милиции догадливые?

— Будь уверен. Между прочим, я сегодня на том месте, где Крюков утонул, одного дядечку из уголовного розыска встретила. Он только важными делами занимается.

Женька засмеялся желчно:

— Институт у них под носом обнесли. А поймали налетчиков? Шиш!

— Не бойся, поймают.

— Пинкертон пообещал?

— Если хочешь знать, он как раз этим делом занимается.

— Прямо тебе доложил?

— Представь себе.

Женька посмотрел недоверчиво:

— Скажи-ка! Подошел и доложил?

— А что особенного? Разговорились мы с ним.

Женькину настойчивость она воспринимала как желание ссоры, хорошо знакомую скверную его особенность, но Ольге больше не хотелось уступать злому полумальчишке, всегда и всем недовольному и вымещавшему на ней свои подлинные и мнимые обиды.

— Как это вы с ним могли разговориться?

В раздражении Ольга допустила неточность, малую ложь, она не хотела давать ему повода для новых наскоков, для ревности, в которую не верила.

— Подошел он, и разговорились.

— Подошел. Подошел. — открыто разозлился Женька. — Вы что, приятели? Где это он к тебе подошел?

Пришлось продолжить вранье, которому она значения не придавала. В конце концов, какая разница, кто к кому подошел?

— Остановилась я на берегу перекурить, а он подошел, попросил спичку.

— И разговорились?

— Поболтали немножко.

— О том о сем?

— Представь себе.

— Довольно трудно представить. Врешь ты все.

— Ну, Женька.

— Не врешь? Тогда скажи, пожалуйста, о чем же вы болтали? Он что, приставал к тебе?

— Глупость какая! Про меня разговор был. Устраивает?

— Про тебя? Его заинтересовала твоя особа?

— Жизнь каждого человека интересная.

— Что же ты о себе поведала?

— А тебе зачем?

— Интересно. Как-никак знакомые. Может, ты и обо мне рассказывала?

— В первую очередь.

Он воспринял слова эти всерьез:

— Да какое ты право имела?

— Право!

Этого Ольга стерпеть не могла. Злил он ее все больше. «И почему эти слюнявые мужики, с которыми возишься, как с писаной торбой, тебе же еще и хамят, воображают о себе черте что, хотя сами во сто крат хуже баб, никудышные!». Ольга вскочила Но Женька замахал руками, не дал ей рта открыть.

— Погоди, погоди ты! Сядь. Сама рассказываешь, что пристал к тебе тип из милиции, про меня расспрашивал, а я и поинтересоваться разговором не могу?

— Да что тебе интересоваться! Ты кто — бандит, убийца? Зачем ты, понимаешь — ты! — мог Мазину понадобиться?!

Он искривил желтое лицо:

— Милиция не только убийцами занимается.

— Ну? Натворил что? Говори!

— А он расспрашивал про меня?

— Чего ты боишься?

Женька не находил нужных слов;

— Понимаешь. Ты же знаешь, как мне важно поступить институт?