Станислав Родионов - Долгое дело

Составление протокола кончилось. Рябинин вспотел от горы написанных им бумаг. Теперь бы отдохнуть, но они решили немедленно приступить к допросу. Проводив понятых и участкового инспектора, Рябинин устало сказал:

— Садитесь, Александр Иванович, к столу…

Круглый шаткий стол посреди комнаты под синтетической скатертью, похожей на клеёнку. На тумбочке телевизор старой марки. Заезженная кушетка. Полочка с книгами — одни мемуары да технические справочники.

— Ты глянь на кухню, — перехватил Петельников его взгляд, а может быть, и мысль.

Рябинин пошёл быстро, снедаемый любопытством…

Может быть, на кухне была и плита, и раковина, и посуда. Он их не увидел, поразившись не ожидаемой тут картиной. Ему показалось, что он шагнул в нутро гигантского телевизора. Десятиметровая комната имела только пол и кусок потолка — все остальные поверхности были заняты металлом, имеющим самые невероятные формы. На полках, на стеллажах, на крюках, на каких-то рамах висели и лежали моторы и моторчики, гайки и болтики, цепи и шланги, свёрла и зубила… Была раковина, к которой примазался столик с чайником и алюминиевой кастрюлей.

Рябинин вернулся в комнату и глянул на Александра Ивановича, словно увидел его впервые, словно не встречал его много лет в коридорах и не видел у себя в кабинете. Кем он его считал? Человеком, который собственноручно красит нитяные носки. Человеком, который не живёт, а присутствует на нескончаемых похоронах. А он оказался соучастником крупной преступницы. А он оказался не просто умельцем, а механиком по призванию. Рябинин спрашивал его о смысле жизни… Там его смысл жизни, на кухне.

Теперь комендант сидел за столом, но всё с тем же лёгким и отрешённым от земных дел лицом. Рябинин разложил протокол допроса и начал переписывать сведения с паспорта.

— Вам пятьдесят пять лет?

— Нет, пятьдесят три.

— Но по паспорту пятьдесят пять…

— Моя рожа в милиции не понравилась, вот они два года и добавили.

Рябинин не стал узнавать подробности, сразу поверив, что его «рожа» могла не понравиться, — были вопросы интересней.

— Какое у вас образование?

— В размере десяти классов.

И промелькнуло, исчезая…

…Глупец не может быть образован, он бывает только грамотен…

Лицо коменданта было так благожелательно и так сияло готовностью к ответам, что, отбросив все следственные приёмы, Рябинин сказал:

— Александр Иванович, сарай вы подожгли?

— Я.

— Цистерну вы?

— Она дала склянку, а я плюханул.

— Часы вы остановили?

— Я.

— Фальшивый перстень с бриллиантом вы сделали?

— Я.

— Ко мне на квартиру вы приходили?

— Книжек у вас много, как у меня железок.

— Почему у неё спичка ходила?

— Я в спиченку иголочку, а в её рукав магнитик.

— А ожог?

— Она какой-то дрянью мазала.

— Ну а чему вы радуетесь? — всё-таки не выдержал Рябинин: ведь там, в коридорах своего здания, комендант ни разу не улыбнулся.

Александр Иванович помолчал, не подозревая, что радуется. Его мелкое лицо на эту минуту задумчивости сделалось как-то ещё меньше, словно ушло вглубь.

— А стало легше.

— Почему?

— Чаша терпения перелилась через край.

— Нельзя ли яснее?

— Видите, я дышу. Мне теперь беззаботно. А до вас-то вздохну и оглянусь. Теперь я свободный.

Рябинин посмотрел на инспектора — понимает ли тот? Инспектор посмотрел на Рябинина — понимает ли тот? Человек, которого ждал арест, говорил о своём освобождении. Да он сумасшедший. Или они чего-то не знают…

— Александр Иванович, вы имеете в виду освобождение от денег и золота? — спросил Рябинин.

— Я не какой-нибудь зелёный отщепенец.

— То есть? — не понял инспектор.

— Золота и бриллиантов не уважаю.

— Почему ж? — недоверчиво усмехнулся инспектор, поглядывая на тёмное, давно не чищенное серебро.

— А есть жизненный пример. Бывал я завхозом в экспедиции, и кантовался там один буровик курчавый. Спросишь его, сколько время, а он рубаху распахнёт, где у него на цепочке золотые часы старинной работы. Одну крышечку откроет, вторую… Ему говорили, дураку: отдай, мол, часы на хранение начальнику в сейф. Ухмылялся. Ну, пошёл в кино и не пришёл. В кустах нашли с пробитой головой и без часов. С тех пор я к золоту ни-ни.

Говорил он легко, без понуканий, словно сидел не на допросе, а с друзьями, зашедшими на ночь глядя.

— Кому принадлежат эти ценности? — официально спросил Петельников.

— Ей, Адели.

— Почему они у вас?

— Она так порешила.

— Что значит она?.. А вы?

— Моё дело подневольное.

— Как это подневольное? — удивился Рябинин, опередив удивление инспектора.

— Это будет неинтересный разговор, — впервые нахмурился комендант.

— Александр Иванович, мы и пришли для неинтересного разговора.

— Вы её любите, что ли? — спросил инспектор, подвергнув этим «что ли» сомнению такую любовь.

Комендант пошевелил губами и сморщился, будто разжевал горсть клюквы.

— Она вас любит? — переменил вопрос инспектор.

— Она себя-то любит раз в месяц — тридцать второго числа.

— Где и как вы познакомились? — решил начать по порядку Рябинин.

— Познакомились в силу известной тесноты мира.

— Подробнее.

— На солнечном юге. Она загорала, а я заготовлял фрукты.

— Подробнее.

— Крепко она меня выручила, отчего жизнь и пошла наперекосяк.

— Подробнее, — взял на себя обязанность вставлять это слово инспектор.

— У меня подотчётные суммы плюс внештатные заготовители, а отсюда и тот фокус, на котором я погорел.

— Подробнее.

— Расходный ордер плюс закупочный акт плюс ордер на оприходование…

— Александр Иванович, — перебил Рябинин, — скажите по-русски, в чём суть махинации.

— Якобы покупал свежие яблоки и перерабатывал в сушёные.

— А на самом деле?

— Сушёные сразу и закупал. Деньги на сушку придерживал.

— Ну и сколько придержал? — полюбопытствовал инспектор.

— Шесть тысяч.

— На что ушли деньги? — спросил Рябинин.

— Известно на что.

— На что?

— Известно на что.

— На винно-водочные изделия, — объяснил инспектор Рябинину и бросил коменданту: — Пил-то небось с Аделью?

— Да, совместно.

— Небось в какой-нибудь «Ривьере»?

— Тогда была в моде «Пальмира».

И промелькнуло, исчезая…

…Мещанство всегда было модно…

У Рябинина был вопрос, но промелькнувшая мысль отстранила его, чтобы уступить дорогу другой, промелькнувшей…

…Мода — показатель морали…

— Как я понимаю, Калязина дала вам деньги для покрытия недостачи? спросил Рябинин.

— Копейка в копейку. А то б посадили.

— Александр Иванович, наверное, миновал срок давности?

— Шесть тысчонок-то я до сих пор не вернул.

— Этими деньгами она вас и держит?