Станислав Родионов - Долгое дело

И промелькнуло, исчезая…

…Наше сознание всю жизнь с удивлением прислушивается к умирающему телу…

Что-то промелькнуло. Ожил, заработала голова, ушла боль — ожил. Отлегло. Хорошее слово — «отлегло». На Рябинине лежало, давило, и вот отлегло. Можно чем-нибудь заняться. Например, думать о смысле жизни впереди долгое утро, и никто не мешает. Рябинин тяжело вздохнул и замер у окна, как у края поздней сентябрьской ночи.

Ветерок — холодный, чёрный, с мелкими брызгами — ложился на лицо, как лёд на обожжённую кожу. Сколько он так может дуть — час, два, до утра? Рябинин забыл часы, измеряя теперь время перепадом ветра, силой дождя и кратким светом иногда загоравшихся окон в далёком доме. Как он, Рябинин, сейчас видится оттуда, из тьмы? Посреди чёрной ночи, посреди чёрного дома, посреди яркого проёма окна стоит человек… Кто же он?

А кто он? Мужчина, скоро будет сорок, глава семейства, следователь прокуратуры. Все мужчины, всем будет сорок, все имеют семью и специальность. Что он дал государству? Расследовал несколько сотен уголовных преступлений. И только-то? Не выращивал хлеб, не плавил сталь, не рубил уголь… Не воевал, не совершил подвига… А что он дал жене? Слёзы и бессонные ночи. Она и сейчас не спит, конечно, не спит. А что он может дать Иринке — что может дать отец, который вечером ещё на работе, а по выходным на дежурстве? Что он дал друзьям, кроме редких бесед? И что он дал людям? Тогда откуда же у него право спорить, не соглашаться, учить, бороться? Он часто спорит… Получается, что всегда считает себя правым? Но если человек всегда прав, наверняка он не прав в чём-то Главном, в самом Главном. В чём же не прав он?

И промелькнуло, исчезая…

…Уступать человеку… Не то же самое ли, что и делать добро?..

Он не прав, потому что ищет врагов, а не союзников. Вместо борьбы нужно стучаться в человеческую душу. Он же спорит и спорит — с прокурором, с Васиным, с Вадимом, с женой. Довёл Лиду до страшной мысли, чуть ли не до измены. Но ведь он жалостлив. К кому — к преступникам, к посторонним, к прохожим? А к друзьям и сослуживцам?

И промелькнуло, исчезая…

…Подлецов нет, а есть только непонимание…

Рябинин вздохнул. Завтрашние отношения выбирать не ему, завтра он будет лишь обороняться. Ищет смысл жизни — всей, сразу, один. А какой смысл в этой провокации, в его допросе, в предстоящей беседе с заместителем прокурора города?

Ночь шла, собираясь уходить. Ливанул дождь, застучал реже и перестал, передыхая. Ветер шумно обрывал листья, разбрасывая их по миру, — один листок, угольно-чёрный, как ископаемый, ошалело скользнул по мокрому подоконнику и улетел на землю кончать свою жизнь. Ветер разорвал и разметал облака — ненадолго, чтобы показать Рябинину просвет в этой ночи. И он увидел вечно чистые звёзды, философски мерцавшие в своей недосягаемой дали…

Когда человека сжимает боль или тоска, он начинает чувствовать вселенную, но не разумом, которому это не под силу, а чем-то другим, ему неизвестным, — может быть, молекулами, атомами. Он постигает, что все мы когда-то были космической пылью, раскалёнными мирами, теми же ясными звёздами… Беспричинная грусть и причинённая боль не от этого ли постижения; не помнят ли наши атомы и молекулы тугих мраков, разломных холодов, бушующих плазм и космического одиночества, не боятся ли они, что скоро, ох как скоро, опять повергнутся в пучины мироздания — и на миллиарды лет, на триллионы, а может быть, и навсегда?

В далёком доме засветилось окно и не погасло. Но он вернулся к звёздам, которые вот-вот могли пропасть за тучами. Интересно, что там, на этих прозрачных звёздах? Что в этих созвездиях? Что делается в туманностях, за туманностями? Что на Луне, на планетах? А что происходит за тем негаснущим и тёплым окном — это же интереснее…

Облако, чёрное и рваное, как дым, косматыми языками поползло на небесную проталину. Звёзды скрылись. Рябинин зябко передёрнул плечами. Там, среди чистых звёзд, страшно. Он вновь опустил взгляд на жёлтое окошко, которое отчего-то проснулось среди ночи. Рябинину стало теплее, хотя за окном жили неизвестные ему люди. Ему и этим полуночникам повезло — их атомы с молекулами выпали из космоса, соединились в людей одновременно, почти в одногодье. И они живут вместе, рядом — утром он может к ним зайти.

Рябинин напряг высохшую память… Что мелькнуло, когда уходил он с допроса? Простое и главное. Про людей, про горе… И опять промелькнуло, пытаясь исчезнуть, но теперь его память, занятая только собой, удержала мысль: как мы любим людей, когда нам плохо. Она промелькнула, она. Но при чём тут космос, который и помог схватить эту мысль? Люди, космос и любовь. А ведь так всё просто…

Сколько нулей в малости того числа, которое говорит о случайности образования нашей земли? Сколько нулей в малости того числа, которое определяет случайность зарождения жизни? Сколько нулей в малости числа, которое высчитало случайность появления именно разумного человека? А случайность появления именно тебя? Именно твоих близких? Твоих знакомых, сослуживцев, соседей, современников? А сколько нулей в малости того числа, которое определяет мгновение человеческой жизни по сравнению с вечностью? Тогда что же мы?.. Да встретив на улице соседа, сослуживца, знакомого, встретив на улице человека, подобного себе, нужно смеяться от радости — ведь живём! Все вместе, на одной планете, в одно время. Не счастье ли?

Рябинин знал, что когда-нибудь он догадается, когда-нибудь за столом будет читать, писать, думать — и догадается. Но он догадался тут, у холодного окна, в кабинете дежурного прокурора, подозреваемый в получении взятки. А ведь как всё просто…

Люди сбились на маленькой планетке. До них нет дела никому — ни космосу, ни звёздам, ни пульсарам с квазарами, ни богу. Сами по себе и сами для себя. Никому не нужны, поэтому в существовании человечества нет никакого смысла. Всё человечество, целиком, вкупе, смысла своей жизни общей не имеет. Но есть смысл в жизни каждого отдельного человека, и поэтому есть смысл в жизни всего человечества.

Да уже рассвело. Ночная темь, дымные тучи и стонущий дождь — всё это превратилось в светлый туман. В нём слепо таяли тёмные фигурки людей, его современников. Да уже день…

В дверях грузно стоял Васин, присматриваясь к следователю.

— Здравствуйте, Сергей Георгиевич. Как провели ночь?

— Спал, Андрей Дмитриевич.

— Заместитель прокурора города занят. Придётся обождать.

— Уж если я прождал его ночь…

— А почему вы улыбаетесь?

— Потому что вы пришли.

— Вроде бы я вам не родственник.

— Вы мне человек.

Из дневника следователя (на отдельном листке).

Нет смысла в существовании человечества, но есть смысл в существовании каждого человека — для человечества.