Марианна Баконина - Смерть на выбор

— Почему нельзя? — упрямо спросил Максим, не любивший это слово, так же как и все прочие препятствия.

— Потому, — загадочно и строго ответил наконец закончивший хлопоты и радостно взиравший на дело рук своих Мурад, — потому, — продолжал тянуть он, — потому, что туда самолеты не летают.

— Совсем не летают?

— Да, аэродрома нет, вот и не летают.

— Господи, средневековье, — пробормотал Максим и, видимо, чтобы утешиться, залпом заглотнул изрядную порцию коньяку.

Нина и Алишер вернулись поздно. Но академик ждал их.

— Ну как наш Ташкент? — радостно вопросил он.

— Как всегда, прекрасен. — Нина просто падала с ног от усталости, а скорее всего от шампанского. — Я смертельно устала. Алишер, мой нож у тебя, дай его.

— Замечательный нож. Ну, спокойной ночи. — Рустем Ибрагимович проводил Нину до выхода из гостиной.

— Знаешь, зачем они приехали, папа? — заговорщицки шепнул Алишер, едва за Ниной закрылась дверь. — Я слышал их разговор от начала и до конца, они, собственно, при мне и разговаривали. За сокровищами б-е-к-т-а-ш-и, вот. И скоро улетают в Самарканд.

— Ну, за сокровищами так за сокровищами. Тебе тоже давно пора спать. Спокойной ночи.

Но сам академик Маймиев спать не пошел, у него еще было много дел, которые он почему-то не успел завершить, пока ждал возвращения сына и петербурженки с прогулки.

Рустем Ибрагимович потянулся к телефону.

Самарканд — город ошеломительный. Город и ошеломил Максима буквально с первого взгляда. Точнее, сначала его удивило появление в аэропорту города Самарканда вежливого низенького мужчины, которому Нина чуть на шею не бросилась от радости. О том, что кто-то будет их встречать, речи не было, Мурад дал адреса и телефоны местных политиков. Академик посоветовал среди политических встреч все же не забывать об их старине. И вдруг прямо у трапа такая бурная встреча.

— Аскерчик, милый! Как дела? Как ты узнал, что я приезжаю? — прыгала вокруг коренастого усача Нина.

— Ах, Нина-ханум, сердце подсказало, как проснулся сегодня утром, так думаю: поеду-ка я в аэропорт, чует мое сердце, что ярчайшая роза петербургских садов рядом. И… сердце меня не обмануло.

— А помнишь, какой важный был, когда только прилетел в Петербург. Ходил — прямо пыжился. — Легкая тень омрачила гладкое лицо человека по имени Аскер, очень легкая.

— Но с тех пор, как я узнал тебя, Нина-ханум, сердце мое вечно молодо и важным я быть не могу, как не может важничать соловей влюбленный…

Приторные комплименты быстро утомили Максима, но эти двое, видимо, могли беседовать таким образом до бесконечности.

— Пойду водички попью, — сказал он, чтобы как-то привести их в чувство. Но это не подействовало. Когда он вернулся, так и не обнаружив чего-либо водоносного, они продолжали в том же духе:

— Ах, я вспоминаю те дни, как сказку несравнимую с небылицами, что рассказывала Шехерезада…

— Нам еще в гостиницу надо устраиваться!

— Какая гостиница, зачем гостиница, вы мои гости!

— Да нет, лучше в гостиницу, мы гости беспокойные. — Максим хотел сохранить свободу действий.

— Вай, зачем хочешь меня радости лишить? Какое беспокойство? Хоть ты скажи ему, Нина-ханум!

— Правда, Максим, мы не потревожим Аскера, и у него ты сможешь познакомиться с очень интересными людьми.

Журналист, который отказывается завести интересное знакомство, вызывает подозрения, и Максим сдался. Может быть, напрасно он выбросил белый флаг так скоро.

Большой дом Аскера и впрямь мог совершенно безболезненно вместить десяток-другой гостей. Собственно, там жил не один Аскер. Как только они приехали, Максима и Нину подвели к живописному старику в просторных шароварах и в обширной рубахе белого цвета. Маленькая шляпочка у него на голове, с точки зрения Максима, тюбетейкой считаться не могла.

— Это Нина, из Петербурга, ата, — вежливо представил девушку Аскер. — Я о ней говорил, она мне очень помогла. А это журналист, тоже из Петербурга, Максим. Он с Ниной прилетел.

— Ас-салам алейком, — ласково поприветствовал их старик, причем смотрел исключительно на Нину, а Максима не замечал. — Дорогие гости в доме!

После ужина, шарахаясь в темноте, Максим пробрался в комнату, где поместили Нину. Она сидела поджав ноги и, видимо, размышляла, как удобнее свернуть кошму, которая должна была заменить ей кровать. Весь дом, включая комнаты для гостей, куда поместили Нину и Максима, был совершенно пуст, с точки зрения европейца. Низенькие столы, много ковров и посуду в нишах мебелью считать нельзя.

Максим с трудом высидел обильный и продолжительный ужин, все время ерзал, чтобы как-то расслабить постоянно затекавшие ноги. Так что спина ныла, а ноги гудели, хотя в тот день он исключительно сидел, или стоял, или лежал. Но до Нининой комнаты, несмотря на усталость, все же дополз.

— Ты что, если тебя кто-нибудь увидит, будет грандиозный скандал! — возмутилась девушка.

— Почему? — искренне не понял ее испуга Максим. Его намерения были настолько чисты, что он даже не предполагал возможных дурных истолкований. — Я просто хотел с тобой посоветоваться. Послушай… — Журналист, не найдя ничего более подходящего, был вынужден присесть на кошму. Ковров в Нининой комнате было побольше, видимо, ее считали более почетным гостем. — Кстати, откуда этот Аскер узнал, что мы приезжаем?

— Вероятно, ему позвонил Рустем Ибрагимович. Аскер учился в аспирантуре вместе со мной.

— А ты что — кандидат наук?

— Да, как-то так получилось.

— Ну даешь. Слушай, ну… как нам все-таки выйти на этот клад? У тебя есть какие-то идеи?

— У меня есть идея, что никакого клада нет.

— Это я уже слышал, — нетерпеливо перебил девушку Максим, — а откуда у тебя все эти письма?

— Я их нашла у нас в фондах. После завоевания Туркестана русские офицеры занимались не только учениями, но и наукой. В принципе российское практическое востоковедение создано в значительной степени военными. Вероятно, кто-то из военных — тогда очень модно было коллекционировать рукописи — купил рукопись, между листами которой и были вшиты письма из архива ордена бекташи. Письма, судя по всему, подлинные, по крайней мере датируются первой четвертью девятнадцатого века. Я нашла письмо некоего капитана Теникова, он был в представительстве русского военного командования при дворе бухарского эмира. И он пишет, что обнаружил место, где скрыта казна бекташи. Но видимо, к сообщению его не отнеслись серьезно.

Максим тоже не был склонен серьезно относиться к рассуждениям о практическом востоковедении, он был человек конкретный.

— А кто карту нарисовал?

— Не знаю, она была тоже вшита между листами рукописи. Сам текст — ничего особенного, довольно поздний список поэмы Сулеймана Челиби «Мевлид-е Неби», и хранился он, вероятно, до того, как попал к нам в библиотеку, при мазаре аль-Бухари.