Марианна Баконина - Смерть на выбор

Нина взяла и ее.

— Похожая, но не такая же. Посмотрите, здесь просто «Муса Адиль» и должность, а здесь Муса Самит Адиль, без никаких там банкирских дел. И номер телефона другой. У нас такой АТС нет.

— Это «Дельта» новый индекс ввела, я проверил, — сообщил опер. — А что, Самит — это какой-то знак? Ты так на это упираешь…

— Если хочешь, знак. Знак, указывающий на то, что именно Муса руководит нашими убийцами, нашими ассасинами.

— Ну что, будем звонить? — немедленно сориентировался Максим. Именно хорошая реакция позволяла ему быть первым среди равных.

— Почему нет?

Телефон работал, и ответили почти сразу.

Бежевая журналистская «девятка» медленно плелась по Приморскому шоссе. Максим откровенно страдал и мучился. Еще бы, сухое гладкое покрытие, а он должен держать скорость сорок километров в час. И ни-ни. Его должны найти. Как весенний сморчок. Кто, когда — ничего этого таинственный непредставившийся собеседник не сообщил. Впрочем, он довольно уверенно говорил от лица господина Мусы Самита Адиля. Легко согласился на предложенное интервью. А встречу назначил на Приморском шоссе: «Вас найдут и заберут, если вы, конечно, приедете один».

Максим поторговался и добился разрешения прихватить с собой спутника — не бросать же в наше криминальное время родной автомобиль без присмотра. Человек на том конце провода согласился. Оперативник Горюнов тоже согласился стать провожатым.

Правда, потом спутников у Максима оказалось двое. Утром Нина решительно оккупировала заднее сиденье автомобиля и на уговоры не реагировала, в споры не вступала.

В конце концов мужчины, как это обычно бывает, плюнули на женское упрямство. Максим, нахватавшийся от той же Нины расхожих исламских истин, вспомнил, что до сих пор особо правоверные богословы в Каире и Куме спорят, есть ли у женщины душа и, следовательно, можно ли женщину посчитать за человека. А раз нельзя, то пусть едет, она не в счет.

Так и доехали до условленного участка. Представитель ливанца пообещал, что Максима найдут от тридцатого до сорокового километра. Они уже доползли до сорок восьмого — и никого, никаких признаков поисковой активности. Навстречу за все время попался лишь сельский мотоцикл с коляской и задрипанный четыреста первый «москвичонок». А так — пустыня.

— Если никого не встретим, я разворачиваюсь и еду обратно… — заявил журналист.

Никто не возразил. Каждый думал о том, почему их так грубо обманули. Может, заметили перебор пассажиров в автомобиле?

Разворачиваться не пришлось. С жутким гудом Максимову «девятку» обогнала новенькая шестая модель. Удар по тормозам, писк шин, машина полуразвернулась, предлагая остановиться и журналистскому экипажу. Сзади пристроилась точно такая же «шестерка». Еще через несколько минут мягко подкатил длинный представительный «мерседес». Черный и благородный. Раскрылась передняя дверь, и из нее выпорхнул изящный юноша в тужурке на овчинном меху. Из-под нее виднелся строгий костюм. Стрелки на брюках подобны бритвам. Тонюсенькая маренговая полоска на костюме выдавала его ближневосточное происхождение.

— Доброе утро. — Он склонился над приоткрытой форточкой водительского окошка, демонстративно глянул направо, где на заднем сиденье притаилась Нина. — Вы немного нарушили договор. Но ничего. С нами пойдет один человек. Остальные подождут его здесь. А чтобы не было соблазна, с ними останутся наши люди. Прошу! — Он не стал дожидаться, пока Максим справится с ручкой дверцы, а сам распахнул ее. Проводил журналиста до лимузина, помог устроиться на заднем сиденье. «Мерседес», нежно фыркнув, уехал.

— Ему, кажется, завязали глаза. Зеленым платком. — Коля Горюнов повернулся к Нине. — Просто-таки «Горячие головы — 3».

Она ничего не ответила. Странно для импульсивной и злоязыкой особы.

Максиму действительно завязали глаза. И позволили снять повязку, только когда они добрались на место. Ехали минут сорок и приехали. Ничем не примечательный дачный участок, вернее, коттедж. Не традиционные шесть соток, а все тридцать, вместо грядок — клумбы, лужайки и сохранившиеся деревья. Двухэтажный кирпичный дом. С балкончиком и витражом в мансарде. Богатый домина, но встречаются и покруче. И интерьер соответственный — обшитый дубовыми панелями холл, он же гардероб. Там ловкий юноша оставил свой короткий тулупчик. Максим также разделся. Затем его провели через европейскую гостиную, с кожаными диванами и стеклянными столиками, через убранную в мавританском стиле столовую — изразцы, высокие стулья с резьбой, арочные окна, восьмиугольный стол и арабески, арабески, арабески без числа. Далее шел кабинет или библиотека. Здесь безраздельно царствовал Восток. Ковры — скорее всего персидские и жутко дорогие, низкие сиденья вдоль стен, книги упрятаны в стенные ниши.

— Добро пожаловать. — Юноша в европейском костюме повел рукой, словно оглаживая несуществующую бородку, так умывается вымазавшийся сметаной кот. И тут же в комнате запахло сказками «Тысячи и одной ночи». — Ждите, Самит ответит на ваши вопросы.

Господин Муса не заставил себя долго ждать, он появился минут через пять. Но и эти минуты матерый тигр пера использовал с максимальной пользой. Он достал диктофон, вытащил из сумки фотоаппарат и даже успел сделать несколько снимков. Кабинет султана или шаха в обычном коттедже на Карельском перешейке станет прекрасной иллюстрацией к интервью.

— Вы хотели задать какие-то вопросы? Я готов ответить.

Журналист вздрогнул и обернулся: перед ним стоял очень приятный, улыбчивый мужчина с умным и быстрым взглядом. Безукоризненный костюм, светло-кремовая рубашка, а на голове нечто вроде небольшого тюрбана салатного цвета.

— Господин Муса Адиль?. — поднял брови журналист.

— К вашим услугам. Прошу садиться. — Хозяин устроился против окна и кивком показал, что Максим может сесть сбоку.

— Я включу диктофон? — деловито поинтересовался репортер.

— Не возражаю…

— Тогда первый вопрос… — Максим щелкнул красной кнопкой и начал работать.

Хозяин дома говорил складно.

— Ислам дал народам универсализм, мировое правительство, свободный обмен идеями, общий рынок, свободное перемещение людей — все это дал халифат своим подданным, а Европа пришла к этому лишь сейчас и кричит о своих достижениях. Многие христиане и иудеи добровольно приняли ислам…

— В Чечне один моджахед, — Максим не преминул вспомнить свою единственную командировку туда, — все твердил, что сделает из меня мусульманина за неделю — посадит в сырую яму без питья и еды. Это торжество идеи?

— Это крайности.

— Может, из-за этих крайностей христиане в большинстве не понимают ислам?