Виктор Банев - Череп императора

— За трамвайной остановкой налево, — сказал я таксисту. — И во двор, пожалуйста. Сколько с меня?

Недотепа-водитель умудрился остановиться прямо посреди громадной, на полдвора, лужи, так что, вылезая из машины, я все-таки промочил ноги. Дождь, обрадовавшись появлению новой жертвы, тут же швырнул мне за шиворот дюжину отборных холодных капель. Все это вместе отнюдь не подняло настроения. В общем, в квартиру я вошел не в лучшем расположении духа. Далеко не в лучшем.

Анжелика сидела на диване в большой комнате. Выспавшаяся, совершенно трезвая и почему-то нарядившаяся в мою лучшую рубашку. На полу валялся последний номер «Интербизнеса», раскрытый на моем репортаже из ладожской тюрьмы.

— Привет, — буркнул я и пошел переодеваться.

Ситуация была глупой. Глупой до беспросветности. Оно, конечно, приятно прийти с работы и обнаружить дома уютно потрескивающий камин, теплый ужин на столе и длинноногую блондинку в собственной постели. Одна беда — что-то не верю я в последнее время в подобные идиллические картинки. Живу я, может быть, неправильно, неустроенно живу, по-дурацки. Но по большому счету я сам выбрал такую жизнь. И даже успел к ней привыкнуть.

В любом случае переодеваться, запершись в кабинете, да еще и ломая при этом голову, а что бы такое мне надеть, как бы принарядиться, как бы, блин, понравиться дорогой гостье, никакого удовольствия мне не доставляло.

Выйдя из кабинета, я обнаружил Анжелику стоящей в дверях кухни.

— Мой руки, журналюга. Будем ужинать.

— Ага. Сейчас помою. И шею тоже. Можно я буду называть тебя «мама»?

— Ой, не хамил бы ты мне, парень. Я, между прочим, потратила целый вечер на то, чтобы угостить тебя хорошим мясом.

— Увы, я не парень. Я усталый, потрепанный жизнью хам. Негостеприимный и со склонностью к вегетарианству.

Впрочем, стоило мне пройти на кухню, как раздражение тут же испарилось. Не то чтобы оно исчезло совсем. Оно, скажем так, отступило, перестало ощущаться и забилось куда-то в подсознание. И было отчего.

Кухня моя блестела чистотой. Наверное, впервые за последние года три. Недельные завалы посуды в раковине исчезли, а на столе красовалась целая дюжина разнокалиберных тарелочек, мисочек и кастрюлек, а также с десяток вилок и ножей. Пахло мясом. Вкусным, горячим — таким, каким не пахло в этой квартире черт знает с каких времен. В магнитофоне мяукало что-то всхлипывающее, эротическое, располагающее к тщательному пережевыванию пищи и легкому флирту в перерывах между бокалами хорошего вина.

— Хм… Тут перед моим приходом снимали кино? — из последних сил попытался поерничать я.

Анжелика не реагировала. Она молча курила и смотрела на меня своими огромными желтыми глазами. Потрясающе красивая женщина.

Секунду помолчав, я сдался.

— Вина не хватает, — сказал я и пошел в гостиную проверить, что там у меня сохранилось в баре из старых запасов. Как и следовало ожидать, вина не оказалось. Не люблю я вино. Не люблю и ничего в нем не понимаю. Я человек северный, винам и коньякам предпочитаю пиво и водку. Ну разве что изредка джин.

В баре стояли несколько разномастных и по большей части открытых бутылок водки, громадная, как цистерна, бутылка «Мартини Бьянко», купленная Лешей Осокиным в пулковском «Дьюти-фри», и гордость коллекции — роскошный «Джонни Уокер Черный Лейбл». В коробке и с бляшечкой на боку. Получен был «Джонни» пару недель назад в качестве взятки от мерзкого типа, категорически не желавшего видеть свою фамилию на страницах городской печати. Виски я принял с чувством собственного достоинства, а весь имеющийся на типа компромат безвозмездно передал коллегам из конкурирующих изданий. Пусть и они импортным алкоголем угостятся. Не все им, сердечным, у меня на пиво стрелять.

Впрочем, распечатать коробку духу у меня до сих пор так и не хватило — все ждал какого-то особого случая. Вот, похоже, и дождался. «Пошли, приятель», — сказал я «Джонни», взял коробку и вернулся на кухню.

— Ты виски пьешь? — спросил я Анжелику.

— Еще как пью.

При виде роскошной коробки глаза у Анжелики неподдельно загорелись, и я понял — да, действительно пьет, и еще как. Она вытащила из холодильника решетку со льдом и профессионально раскидала кубики по стаканам. Откуда что взялось? До сих пор я был полностью уверен, что ни льда, ни тем более решетки под лед в моем доме не водится.

— За знакомство, — сострила Анжелика и хлопнула стакан практически до дна. Так, что только лед звякнул. «Похмелье замучило, — решил я. — Бедняжка».

Я выпил молча и принялся за мясо. Оно оказалось нежным, сочным, тушенным с сыром и какими-то травками.

— Свинина? — поинтересовался я.

— Говядина. Ты что, мусульманин?

— Буддист. Тантрического, знаешь ли, направления, — сказал я и взглянул на Анжелику. На мои слова она никак не прореагировала. Начинать неприятный разговор сейчас не хотелось, и я тут же добавил: — Под такое мясо лучше, конечно, пить не виски, а вино. Но его у меня нет. Ты уж извини.

— Ничего, — сказала Анжелика, вгрызаясь в сочный ломоть, — виски тоже неплохо.

Все было как в лучших домах. Мы доели мясо, выпили еще пару стаканчиков «Уокера» (Анжелика называла его «Ванюша Ходок»), и я потихонечку оттаял. Минут через пятнадцать я уже рассказывал Анжелике последний анекдот из жизни Кости Рогожкина, на весь Лениздат известного бедолаги и несчастливца. Анжелика звонко хохотала, закидывала голову и поблескивала роскошными зубами. Представить, что каких-то девять часов тому назад она была до невменяемости пьяна, было сложно.

— Налей еще, — сказала она. — Классное виски. Где ты, пьянь ободранная, его взял?

— Подарили, — с достоинством ответил я. — Поклонники моего литературного таланта.

— Хорошо вам, писателям, живется. Ни хрена не делаете, пьете целыми сутками, а потом вам еще за это и зарплату платят. И дарят виски. Может, мне тоже в писатели податься? А, Стогов, — окажешь протекцию?

— Неужели к своим годам ты уже научилась складывать из букв слова? Удивительно талантливая девочка!

— Обидеть хочешь? Не надейся. Такого счастья тебе не видать. Нет, определенно, почему бы мне не податься в журналисты? Дар слова у меня есть, даже печатная работа имеется…

Анжелика прикусила язычок, словно сказала лишнее. Я не обратил внимания. Все блондинки, как известно, в юности балуются стишками.

Чтобы перевести разговор на другую тему, Анжелика тут же поинтересовалась:

— Вот ты, Стогов, как стал журналистом?

Я рассказал, как стал журналистом. Анжелика опять захохотала, блеснула зубками, и мы еще раз выпили.

«Джонни Уокер» оказался пуст уже почти на две трети, но Анжелика была ни в одном глазу. Только щеки слегка раскраснелись. Девочка она была классная, не много я в жизни встречал таких. Одни ноги чего стоили. Про выглядывающую из моей рубашки Анжеликину грудь я боялся даже и думать.