Вера Русанова - Пьеса для обреченных

— Славка говорит? А ты сам, что ли, не в баре работаешь?

— Не-а! Я — в автосервисе! — Леха улыбнулся с плохо скрываемой гордостью.

— Просто у Славки на работе часто бываю. Мы же с ним чуть ли не с яслей дружим, он мне как брат!

— Понятно, — неопределенно отозвалась я. Честно говоря, история дружбы Славика и Лехи занимала меня сейчас очень мало. Я не могла разобраться в ситуации и от этого чувствовала себя слепым котенком, бессмысленно тыкающимся мордой в стены и стулья. Кроме того, мне было, мягко говоря, не по себе.

Какая-то мафия, деньги, «серьезные дела». Неизвестно откуда возникший Бирюков.

Странный Человек в сером…

До самого метро мы брели молча. Леха сопел, как обиженный ежик, но возобновлять разговор не решался. Видимо, чувствовал мое напряжение. Так же молча доехали до «Кузьминок». На остановке автолайновских маршруток он неуверенно и неуклюже обнял меня за плечи.

— Жень, — его взгляд опять был направлен куда-то в сторону, — ты не бойся. Просто забудь про эту Ольгу, а если что… Короче, обращайся!

А вот это было весьма кстати. Перед самыми «Кузьминками» мне все-таки удалось немного собраться с мыслями и прийти к простому выводу: с появлением новых персонажей история, конечно, делается страшнее и запутаннее, но цель остается прежней! Надо во что бы то ни стало найти Ольгу! Иначе — каюк! Если ее не удается разыскать с помощью бармена, то нужно расспросить других постоянных посетителей «Лилии». А о них, в свою очередь, гораздо проще разузнать у милого Лехи, чем у агрессивного, угрюмого Славика. Главное, действовать достаточно тактично и осторожно!

— Так куда обращаться-то? — Я светло и печально улыбнулась. — Ни адреса у меня твоего, ни телефона…

— Так запиши!.. И это… если можно, мне свой телефон тоже дай.

Знак вопроса маячил в конце фразы так явно и жалостно, что мне даже захотелось улыбнуться по-настоящему.

— Дам. Дам, конечно.

Он с радостной поспешностью вытащил из кармана записную книжку в кожаном переплете и ручку:

— Диктуй!

Я продиктовала, сунула в карман куртки листочек с его координатами, а потом осторожно забросила пробный шар:

— Так, может, завтра и встретимся? Посидим где-нибудь, поговорим?

— Где и когда тебе удобно, — с торопливой готовностью ответил Леха.

Все-таки в нем были все задатки истинного джентльмена.

— Тогда в вашей же «Лилии» в семь. При условии, что твой замечательно приветливый друг завтра не работает.

Лехино лицо сейчас напоминало морду кота, внезапно получившего ведро «Вискаса», но все еще боящегося в это поверить. Я благосклонно улыбнулась на прощанье и заскочила в маршрутку. Там как раз оставалось одно свободное место.

Дверца громко хлопнула, и мы тут же начали выруливать на Волгоградский проспект. А за Лехой, улыбающимся счастливо и по-детски, потихоньку начала пристраиваться новая очередь.

Ни раскаяния, ни досады я не чувствовала: игра в любовь была всего лишь военной хитростью. Даже в мыслях мне пока не хотелось изменять мерзкому Пашкову. Мне просто хотелось выпутаться из этой истории…

Как ни странно, на следующий день на репетицию я заявилась не просто вовремя, а даже раньше всех. Сама открыла зал, включила малый свет на сцене, с чисто режиссерским глубокомыслием потирая подбородок, несколько раз прошлась туда-сюда по проходу между креслами. Правда, думалось мне не о «Гамлете» в высоком смысле шекспировской трагедии и не о скором визите телевизионщиков.

События последних дней упорно не желали выстраиваться в моей голове в хоть сколько-нибудь стройную систему. А если еще точнее — никак не организовывалась мизансцена. По девственно-чистому листу моих мыслей неприкаянно бродили Бирюков, Леха со Славиком, Человек в сером и Ольга. Особнячком стояла я сама.

Где-то с краю притулилась Каюмова. Каким образом веемы были связаны друг с другом? Что заставляло одних интересоваться другими, а других убивать третьих?

Пока все это оставалось под покровом тайны. Больше всего и чисто теоретически и практически меня конечно же занимал вопрос: какое отношение к этому имею лично я? Я — всего пару месяцев назад приехавшая в этот чужой, незнакомый город, я — самая обычная актриса, я — личность мирная и абсолютно безвредная? Вопросов была целая куча, а ответов — ни одного. Я слонялась, вздыхала и печалилась до тех самых пор, пока не начали появляться актеры. Пришлось срочно заулыбаться и нечеловеческим усилием воли впихнуть себя в деловое состояние.

Мне в ответ тоже улыбались, справлялись о моем самочувствии и настроении. Интерес к моему здоровью, правда, несколько огорчал: мне-то самой верилось, что, несмотря на все переживания, выгляжу я как майская роза. Но зато радовало то, что меня, похоже, перестали считать залетной птичкой, норовящей если и не склевать все зерно в чужом амбаре, то хотя бы нагадить. Выглядела я теперь гораздо демократичнее, чем в тот злосчастный вечер (вместо выпендрежного том-клаймовского костюма — черные джинсы и вишневый джемпер), вела себя смирно — всеми доступными мне способами вызывала симпатию. Даже женщины уже почти не смотрели на меня косо. И это несказанно радовало! Не хватало еще плюс ко всем прочим неприятностям навлечь на себя изобретательные актерские козни.

Когда все собрались и расселись в трех первых рядах, я достала из пластикового пакета свой экземпляр пьесы. Возвращаться к бандитской сцене с Клавдием, Гертрудой и компанией ужасно не хотелось, но идти дальше не хотелось еще больше.

— Итак, — я равнодушно пролистнула несколько страниц, — попробуем сегодня все с начала?

— Как, Евгения Игоревна? — неожиданно изумился Костя Черепанов, сидящий у самой стены. — Разве Вадим Петрович вам не объяснил? У него же какая-то там метода особая относительно «Гамлета», основанная на… «свежести первого восприятия»! Нам он говорил, что все сцены мы будем повторять всего по одному разу, чтобы не заиграть. Сегодня Гамлет с Горацио, Марцелл и Бернардо…

— Ах да, конечно! — С невыразимо фальшивой улыбкой я хлопнула себя по лбу и из-под ладони злобно зыркнула на ни о чем не предупредившую Каюмову. — Как-то совершенно вылетело из головы… Кто там? Гамлет, Горацио, Бернардо?

Прошу на сцену.

Костя и с ним еще трое относительно молодых людей покорно потрусили к боковым ступенькам. Следом поднялась и Наталья.

— А вы куда, мальчик? — спросила я с нарочито веселым удивлением. — Вас вроде бы по пьесе там не стояло?

— А по мысли Вадим Петровича — стояло, — отозвалась Наталья невозмутимо.

— Я не просто гей, я — сквозной символ тухлости и порочности Датского королевства!

С этими словами «символ тухлости», пакостно изогнувшись, занял привычное уже место у бутафорской двери, относительно молодые люди сгрудились за кулисами, а косоглазый Костя вышел на авансцену.