Вера Русанова - Пьеса для обреченных

В то, что этот кошмар закончился, до сих пор не верилось. Неужели в любую секунду я могу сесть в самолет, улететь в Новосибирск и меня больше никто и никогда не станет пугать отрубленными руками и кровавыми тапочками? Похоже, так оно и есть. Дома будет хорошо! Там театр, друзья. Ленка Журавлева, в отличие от Каюмовой, неспособная на гнусности. Там Пашков…

Через несколько секунд я с удивлением осознала одну вещь: мысль о Пашкове не сопровождалась привычным уже щемящим, болезненным, но все же немного приятным чувством. Только глухое раздражение — и все! Еще немного посидев на полу возле стены, я встала, прошла в комнату, выудила из книжки фотографию моего ненаглядного все в тех же стильных очках с грустной и умной полуулыбкой на устах. И тут же, к моему искреннему ужасу, глухое раздражение сменилось раздражением более чем явным! Мне вдруг захотелось изорвать снимок в клочки, поджечь на блюдечке и спустить в унитаз. Не больше и не меньше!

И из-за этого человека я чувствую себя виноватой! Плохо о нем подумала, ну надо же! Да в моих кошмарных фантазиях, в образе маньяка-убийцы, он, по крайней мере, являлся за мной в Москву, потрясенный моей изменой, измученный моим отсутствием! А в реальной жизни ему, похоже, было абсолютно начхать на то, где я и что со мной. Ну, уехала — и уехала! Жива — не жива, здорова — не здорова? Плевать! Он летал в Москву великое множество раз, он знал, как трудно здесь устроиться. В конце концов, он знал, что я тоскую без него!.. Из-за него и только из-за него я влезла во всю эту историю, а он не только не приехал меня спасти. Он не приехал вообще!

Уронив голову на руки, я заплакала горько и безутешно. Но почему-то от этих слез становилось легче, как будто они смывали с моих легких толстую, грубую коросту, мешавшую нормально дышать…

А в девять утра меня разбудил звонок в дверь. Вообще-то я намеревалась проспать часов до одиннадцати, поэтому открывать пошла не только со смутной тревогой, но и с недовольством. Кто это мог быть? Не очередной ли призрак, символизирующий продолжение игры? Пожалуй, это было бы уже не просто безвкусно, а глупо. Скорее всего, какой-нибудь бодрый коммивояжер: «Добрый день, сегодня фирма „АВС“ проводит презентацию своей продукции…» Однако это оказался не призрак и не коммивояжер, а Леха.

— Привет, — сказал он, правым плечом протискиваясь на территорию моей квартиры, а левой ногой все еще стоя в коридоре. — Ну что, поехали?

— Ты откуда мой адрес узнал? — изумилась я, отказываясь верить собственным глазам. — Каюмова, зараза, сказала, да?

— Н-ну… В общем, да. Так мы едем или ты уже передумала?

В памяти моей мгновенно всплыли все события вчерашнего дня и конечно же финал нашего с Лехой разговора. Ключи от квартиры Бирюкова. Мое яростное «А вот сама все узнаю и вам всем нос утру!». Бородинское, мягко говоря, недоброжелательное: «Не дай Бог кому-нибудь из вас хоть вслух, хоть про себя вспомнить об этой истории». Н-да… К чему ляпнула? И ведь не скажешь теперь, что пьяная была, — вроде в здравом уме и твердой памяти!

— Проходи, — кивнула я обреченно, так и не придумав, что бы такое соврать. — Ты ключи нашел, что ли?

— Более или менее! — радостно сообщил он, вваливаясь в прихожую.

Пока Леха снимал пальто и расшнуровывал ботинки, я сходила в комнату за расческой и кое-как привела в порядок свои взлохмаченные, торчащие во все стороны волосы. У меня, конечно, и в мыслях не было красоваться перед незваным гостем, но воспитание требовало хотя бы выглядеть прилично. "Эх, вот если бы это пришел Пашков! — ностальгически промелькнуло в голове и тут же в другом, «злом», полушарии моего мозга возникло продолжение:

— Следовало бы немедленно спустить его с лестницы!" В принципе «злая» половина моих мозгов была права: драгоценный Сереженька, сначала вдоволь накобелявшийся в Москве, а потом бросивший меня здесь на произвол судьбы, заслуживал того, чтобы перед его носом смачно хлопнули дверью. Но, если быть объективной, ничуть не меньше этого заслуживал Леха. Почему-то судьба имела дурную привычку посылать мне мужчин сомнительных нравственных достоинств.

Когда я вышла из комнаты в на все пуговицы застегнутом халате, с волосами, забранными в пресный ученический хвост, мой гость уже вовсю хозяйничал на кухне. Нарезанный ломтями белый батон лежал на тарелке, в которой обычно размораживается мясо, стаканы то ли по-походному, то ли по-тюремному были до половины наполнены сухой гранулированной заваркой. А Леха, сопя от усердия, пытался соскрести варенье со стенок баночки, которую я уже два раза ополаскивала для морса. Заметив мое присутствие, он оставил банку в покое и светски поинтересовался:

— Завтракать будешь? — Видимо, вариант отказа не исключался, и в этом случае Леха собирался в одиночестве сожрать мой батон, не дожидаясь, пока чайку предложит хозяйка.

— Буду! — из чувства противоречия сказала я, хотя есть совсем не хотела.

Гость повел себя с достоинством: если и огорчился, то совсем незаметно, кипяток налил в оба стакана и даже выудил откуда-то из-под джемпера шоколадку.

— Вот, умственную активность повышает!

— Издеваешься, да? — В голосе моем прорезались вчерашние истерические нотки.

— Да нет. Просто раз мы с тобой собрались на такое ответственное дело…

Вот уже и «мы с тобой»! Насколько я помнила, вчера об этом разговора не было. Я и одна-то никуда всерьез не собиралась, а уж тем более с Лехой. Нет, было бы, конечно, здорово вычислить убийцу и утереть Бородину нос, но… И Леха, к сожалению, не производит впечатления суперинтеллектуала со склонностью к дедуктивному мышлению, а обо мне уж и говорить нечего: о том, к чему приводят мои попытки мыслить логически, долго и с удовольствием вещал вчера Олег Иванович Бородин.

Выловив из чашки с десяток распрямившихся чайных листиков и с отвращением размазав их по краю тарелки, я сухо заметила:

— Ни на какое дело лично я не иду. А вчера все это говорила только для того, чтобы ты отстал…

— Да? — Он улыбнулся так радостно, что сразу стало ясно — не поверил.

— Да! И нечего тут ухмыляться… Я так от всего этого устала — словами не передать! На Бородина и на то, что он там себе думает, мне откровенно начхать, а Бирюков — не сват, не брат и не кум, чтобы как-то особенно горевать из-за его смерти и лезть в очередную историю. Так что спасибо за ключи; можешь вернуть их туда, где взял, с моим низким поклоном. Допивай свой чай и давай попрощаемся окончательно.

Договорила и ощутила что-то вроде легкой досады: не по поводу, конечно, окончательного прощания с Лехой — нет! Просто в очередной раз с горечью осознала, как бесславно закончился мой так лихо начинавшийся бизнес.

Напуганная, жалкая, осмеянная, выставленная круглой дурой, бегу из Москвы, как фашист из-под Сталинграда. Мне дается последний шанс, но я добровольно и обеими руками от него отказываюсь, чтобы не опозориться уж совсем по полной программе.