Э. Винсент - Лето мафии

Около двенадцати дня супруги Веста и Мазерелли отправились в Коннектикут, на ферму моего отца. Они ездили туда каждую неделю, чтобы поговорить, искупаться и принять самых близких и доверенных друзей. А после обильного сицилианского ужина из многих блюд они вечером вернутся домой, готовые к заботам новой недели.

Перед тем как выехать на Вест-Сайдское шоссе, они высадили нас с Порошком у нашего дома на Тридцать шестой улице. Сев в старый «Бьюик», стоящий у подъезда, я бросил:

— Мне надо заехать к Терри.

— Когда встречаемся у Бенни? — спросил Порошок.

— Думаю, в два часа будет в самый раз. Захвати Сидни. Я говорил ему, что если у нас возникнет желание, мы пойдем гулять в Центральный парк.

— Хорошо. Передавай Терри привет.

Остановившись у цветочного магазина, я в знак примирения купил для Терри дюжину роз на длинных стеблях. Я не думал, что цветы помогут, но хуже от них точно стать не должно было. В двенадцать с небольшим я нажал кнопку звонка, прослушал «Все мысли о Джорджии» и стал ждать. Ничего. Через полминуты я позвонил снова. В ожидании ответа я опустил взгляд и заметил торчащий из-под двери уголок белого конверта. Нагнувшись, я вытащил конверт и, уловив аромат «Шанель № 5», вскрыл письмо.

Винни, у моего соседа мистера Хоффлера для тебя кое-что есть.

Сунув записку в карман, я постучал в соседнюю дверь. Мистер Хоффлер спросил через дверь, что мне надо, и я сказал:

— Терри сказала, у вас для меня кое-что есть.

— Заходите, — пригласил мистер Хоффлер, открывая дверь. — Так, разрешите взять это у вас. — Забрав розы, он положил розы на столик и протянул мне маленький пакет и конверт.

Первым делом я вскрыл конверт. В нем была записка следующего содержания:

Дорогой мой Винни!

Я долго размышляла над всем этим… еще до вчерашнего дня, когда ты сказал, что твоему отцу все известно. Конечно, можно было бы попробовать, но от моего прошлого и нашей разницы в возрасте все равно никуда не деться. Мы провели вместе три восхитительных месяца, которые я никогда не забуду… как не забуду тебя.

Когда ты прочтешь эту записку, я уже буду на пути в Калифорнию. Мистер Поделл из «Копакабаны» написал рекомендательное письмо владельцам клуба «Сиро» в Голливуде. Клуб этот высококлассный. Будем надеяться, я смогу начать там новую жизнь. Как знать, быть может, на меня обратит внимание какой-нибудь известный режиссер… (Ха-ха.)

Как только устроюсь на новом месте, обязательно тебе напишу. Пожалуйста, не презирай меня за трусость.

Любящая тебя

P. S. Оставляю на память маленький сувенир.

Сложив записку, я убрал ее в карман и открыл пакет. Внутри лежала зажигалка, та самая, которую Терри обронила, когда мы с ней столкнулись за сценой «Копакабаны». Казалось, с того вечера прошла целая вечность. Глубоко вздохнув, я сунул зажигалку в карман.

— Благодарю вас, мистер Хоффлер, — сказал я, направляясь к двери.

— А как же цветы? — остановил меня мистер Хоффлер.

— Поставьте их в воду, — сказал я.

Не помню, как я вышел из квартиры Хоффлера, спустился на лифте вниз и приехал домой к Бенни.

Ник Колуччи еще спал, когда ему позвонил Чаки Законник и приказал к полудню быть на Федеральном складе. Колуччи был в постели с проституткой, ему удалось поспать меньше шести часов, и его мучило жуткое похмелье, но к двенадцати часам он уже был на месте.

Драго ждал его перед будкой охранника в своем лимузине «Кадиллак». Эти машины одними из первых стали оснащаться кондиционерами, и Драго так этим гордился, что превратил свой «Кадиллак» в морозильник на колесах. Ник вылез из своей машины, забрался в салон «Кадиллака», сел напротив Драго и поежился от холода. Чаки сидел за рулем.

— В чем дело, босс? — спросил Колуччи.

— Ты знаешь мальчишку Весту?

— А то как же. Тот еще козел.

— Рад это слышать. Я хочу, чтобы ты преподал ему урок.

— А что случилось? — спросил Ник.

— Не твое собачье дело, твою мать, но если ты хочешь знать, он со своими дружками вечером в пятницу обчистил мой склад.

— Матерь божья! Я слышал разговоры о том, что ваш склад ограбили, и…

— В том-то все дело. С тех пор прошло лишь двадцать четыре часа, а я уже выставлен на всеобщее посмешище, твою мать! Я хочу прижать этому козлу Весте хвост, причем так, чтобы все знали, за что!

— А как же его старик?

— Плевать я хотел на его старика. Это он все подстроил. Пусть жалуется в Комиссию. В этом деле обиженная сторона — я; к тому же старшего Весту я трогать не буду. Я рассчитаюсь с шайкой молокососов.

— И что я должен сделать?

— А это уже сам решай. Но только мне нужно, чтобы все было сделано быстро. Сегодня же. Знаешь, где ошивается молодой Веста со своими дружками?

— Знаю. Дома у Бенни Вила, это на Тридцать седьмой улице.

— Вот и отлично. Ты получишь за это «штуку». А теперь убирайся и без хороших известий мне на глаза не показывайся.

— Босс, вы даже не представляете, с каким превеликим наслаждением я…

— Замечательно. Вот и наслаждайся.

Стиснув рулевое колесо, Чаки Законник смотрел прямо вперед. Он понимал, как важно связаться с Анджело — один раз сегодня он его уже не застал дома. Но Чаки не знал, что осуществить это невозможно: Мазерелли уже уехал в Коннектикут.

Расставшись с Драго, Колуччи поехал на юг в сторону Гринвич-Вилледжа. В его извращенном сознании уже начинали вырисовываться наметки плана. Десять минут спустя он остановился у ломбарда на Западной Хьюстон-стрит. На вывеске красовались три шарика, а под ними надпись:

Ломбард Честного Фреда.

Мы покупаем и продаем всё.

Открыто семь дней в неделю.

Честный Фред Хейнкель приходился Нику Колуччи дядей — он был родным братом его матери. На самом деле его имя было Фриц, но в послевоенном Нью-Йорке «честный Фред» звучало гораздо более предпочтительно, чем «честный Фриц».

Фред утверждал, что лучше всего дела у него идут по воскресеньям: всем болванам, прокутившим субботний вечер, в воскресенье утром требуются наличные. Это действительно было так, но помимо обычных для ломбарда функций заведение Фреда снабжало своих клиентов всем от полного набора поддельных документов до краденого оружия, которое предлагалось в изобилии.

Двоюродный брат Ника Фред-младший по прозвищу Малой входил в банду Колуччи «Гремучие змеи», а в свободное время подрабатывал в ломбарде. Малой прославился двумя вещами: во-первых, он был лысый, как бильярдный шар; а во-вторых, он обладал жутким смехом — от издаваемых им звуков даже мраморную статую могла прошибить холодная дрожь. Вполне вероятно, специалист вынес бы ему диагноз: психопат.

Когда Ник под звон колокольчика над дверью вошел в лавку, Малой сидел за стеклянной витриной с разложенными драгоценными украшениями и часами. Времени уже было без четверти час дня, но Малому были прекрасно известны повадки своего двоюродного брата.