Мартина Коул - Без лица

Был еще ранний вечер, и если кто-нибудь зайдет во двор, тут же раскусит, что здесь происходит. К нему на склад постоянно заходят другие дельцы — поболтать, выпить чашку чая или кружку пива, обсудить текущие цены или заключенные контракты. Это бизнес, где люди общаются и следят друг за другом. Все проворачивают какие-то делишки, обычно махинации с налогами, но наркотики — другое дело. Сроки, которые за них дают, пугают людей. Все, у кого есть хоть какие-то мозги, не станут с этим связываться. Но не те люди, с которыми связался Алан. В случае чего у него найдутся деньги, чтобы скостить срок, но ему не хотелось сидеть ни шесть лет, ни шесть месяцев, ни даже шесть дней. Надо как следует поговорить с Микки Девлином. Делать погрузки в Турроке тоже небезопасно, но оттуда есть шанс убежать. А в его собственном дворе легавые могут провернуть просто блестящую операцию.

Будто услышав его мысли, во двор ворвался Микки на своем спортивном «мерседесе». Дэйви и Джонас прекратили работу. С некоторых пор Микки Девлин всех заставлял нервничать, стоило ему только где-то появиться. Микки выскочил из машины, вокруг его кулака была обернута велосипедная цепь. Он был взбешен. Даже его лысый череп излучал агрессию. Алан почувствовал, как душа уходит в пятки. Он судорожно пытался сообразить, чем он мог навлечь на себя гнев Девлина. Но на этот раз мишенью оказался Джонас.

— Джонас, ты, поганый ублюдок! — завопил Микки и двинулся на парня.

Когда Джонас попытался бежать, Микки с видимым удовольствием накинул цепь ему на шею и потянул парня к земле так, что тот рухнул на колени. Затем начал избивать его. Увидев, как кровь и обрывки кожи разлетаются в разные стороны, Алан и Дэйви отодвинулись подальше от места кровавой бойни. Они были бессильны остановить разъяренного Микки. Избиение продолжалось чуть больше пяти минут. Обессилев, Девлин швырнул цепь на окровавленное тело и пнул его в живот.

— Убери этого подонка с глаз моих, Дэйви! — проговорил он, тяжело дыша. Его голубые глаза были мутными, не вызывало сомнения: он до одурения накачался кокаином. Огромное тело Девлина дрожало от напряжения, лысина блестела от пота.

Дэйви потащил бесчувственное тело к своему «лексусу». Бедняга весь трясся от страха.

— Что случилось? — спросил Алан.

Микки не ответил и молча отправился в вагончик. Алан осторожно последовал за ним. Микки вдохнул наркотик, задрал голову и закрыл глаза.

— Он заложил нас. Этот чертов ублюдок нас заложил.

Алан почувствовал, как земля уходит из-под ног.

— Заложил?

Девлин кивнул. Затем, увидев, как смотрит на него Алан, расхохотался:

— Да не легавым, придурок. Он обсуждал нас с этими парнями из Брикстона. Лэрри Паркер сказал мне сегодня утром. Они связались с ним, чтобы организовать сбыт.

Алан ничего не мог понять.

— Ну и что здесь такого?

Девлин посмотрел на него, как на сумасшедшего.

— «Что здесь такого»? У тебя что, совсем башня съехала?

Алан молчал, он просто не знал, что сказать.

— Во-первых — рассказал им, чем мы занимаемся, а во-вторых — этот козел собирался кинуть меня.

Девлин сошел с ума, догадался Алан и пришел от этого в ужас.

— Он ведь говорил тебе об этом, Микки. Ты еще угостил его выпивкой, помнишь? В прошлые выходные, в этом самом дворе.

Девлин мучительно пытался вспомнить. Затем он затряс головой как бешеный и заорал:

— Я что, чокнутый?! Джарвис, не пытайся меня завести! — Голос его перешел в рычание: — Ты что, издеваешься надо мной?! Пытаешься спасти его задницу?! Он что, твой любовник?!

Алан закрыл глаза, втайне надеясь, что, когда он их откроет, этот человек уже исчезнет.

— Черт, Микки, уймись, пока легавые сюда не приперлись.

В это время в офисе появилась Мария.

— На другом конце улицы слышно, как вы орете.

— Ты кто? — все же понизив голос, спросил Девлин.

— Я Мария, секретарь Алана, а вы кто?

Микки пристально смотрел на нее несколько секунд, а потом сказал:

— У тебя есть секретарь, Джарвис? Ты издеваешься надо мной?

— Это бизнес, цветные металлы. Мне нужен секретарь, чтобы вести дела, чтобы налоговики не совали сюда нос, — ответил ему Джарвис.

Микки кивнул. Наконец он выдавил из себя улыбку и вышел из офиса. Логика аргументов и уверенный голос Алана пробились сквозь его кокаиновый туман.

Когда Мария услышала визг отъезжающей машины, она посмотрела на Алана и спокойно произнесла:

— Идиот. Во что ты вляпался?

Луиза постоянно испытывала боль, но не позволяла ей взять над собой верх. Сила воли, которой она всегда так гордилась, снова сослужила ей службу. Медсестры и врачи изумлялись. Она стоически переносила бесконечные перевязки и принимала морфий, лишь когда боль становилась невыносимой. Но медики и не подозревали, что только чувство ненависти поддерживает жизнь в этой женщине.

Мария второй раз убила Маршалла. Теперь у Луизы осталось всего лишь несколько его фотографий, и именно это причиняло ей настоящие страдания. Потеря дома и вещей почти ничего для нее не значила. Но погибла одежда ее сына. Его детские игрушки и рисунки. Сочинения, которые он писал в школе. Все пропало. И в этом виновата только Мария. Муж бросил ее, взял сторону дочери, как обычно. Что ж, без него Луизе будет лучше, как когда-то без Марии. Она с трудом выносила позор дочери, но всегда высоко держала голову. Немного находилось смельчаков напрямую задавать ей вопрос о Марии. Люди скоро поняли, что она навсегда отказалась от своей старшей дочери.

Луиза попыталась сжать пальцы под одеялом, но боль напомнила ей, что нужно лежать спокойно. Не двигаться. Она сделала глубокий вдох. Попыталась унять беспорядочное сердцебиение. Может, она и чудо для медицины, но для нее все это не имело значения. Она должна выбраться отсюда, снова попасть в большой мир. И уж тогда она всем им отплатит сполна. Особенно Марии. Она попыталась втянуть Маршалла в свою грязную жизнь, но мать остановила ее. И она снова ее остановит. Маршалл чувствовал такое же отвращение к Марии, как и его мать. Они были уважаемой семьей, а Мария выпачкала их грязью. Луиза и по сей день ощущала ту боль, которую причиняла ей Мария, когда насмехалась над ней. Этот ее низкий голос, типичный голос уличной девки: «Ой, мама, брось ты это все. Какая разница, что думают обо мне эти чертовы соседи? Мне наплевать, а ты-то чего волнуешься?»

Но Луизе было не наплевать, что думают о ней люди. Ей приходилось принимать вызов повсюду; на улице, в магазинах, даже в церкви. Но больше всего она ненавидела сочувствующие взгляды. Другие женщины, у которых росли благополучные дочери, смотрели на нее так горестно, что она готова была избить их до полусмерти. Она не нуждалась в их сочувствии. Каждое утро она посещала мессу, причащалась, она была чиста. Это дочь ее запятнана, а не она.