Кирилл Кудряшов - Из последних сил

Крайнов не успел нажать на курок. Он не успел даже подумать об этом.

Крайнова не стало.

Гора взорвалась изнутри. Разлетелась на миллионы осколков, весом от грамма до десятков тонн. Гигантские куски гранита разметало в разные стороны, походя перемалывая хрупкое человеческое тело в кровавую кашу и смешивая ее с гранитным крошевом и щепками от раздробленных вековых сосен.

Тысячи тонн горной породы взвились в воздух и обрушились вниз, на дома и сараи, не делая различия между людьми и животными. Села, только что проснувшегося и радовавшегося новому солнечному дню, не стало за секунды!

Шрам увидел взлетающие в воздух каменные глыбы и побежал обратно, в ту же сторону, куда несколько минут назад пытался убежать Некрасов — к реке, надеясь найти спасения в водах Катуни, но споткнулся он, сделав всего несколько шагов. Споткнулся и упал возле самого крыльца, на котором в это время Витя медленно заваливался назад, на руки Виолы.

Шрам попытался встать, но вид летящего прямо на него куска скалы весом с «КАМАЗ», пригвоздил его к земле. И вдруг громадная каменюка изменила направление полета и с грохотом рухнула в десятке метров левее, будто отброшенная гигантской ракеткой для бадминтона. Шрам все понял правильно и ползком, кашляя от пыли, пополз к крыльцу, не поднимая головы.

Виола успела поймать Витю и упасть вместе с ним. Впрочем, как ей казалось в тот момент, разницы между тем, чтобы умереть стоя и умереть лежа, не было ни малейшей. Гора взорвалась, словно в каком-нибудь дорогущем блокбастере об извержении вулкана или Апокалипсисе. Раздробленный на миллиарды кусков горный великан обрушился на землю, вздымая клубы пыли, уничтожая все… Все, кроме маленького домика на территории отеля.

Земля дрожала, соседние дома разлетались в щепки, словно карточные домики, сметенные лавиной камней. Разрушенная гора погребла под собой все в радиусе трех километров, стерев целое село с лица земли, как будто его и не было. Не уцелели никто и ничто, кроме одного маленького дома, на крыльце которого лежала на спине перепуганная до смерти и истекающая кровью девушка, обнимавшая здоровой рукой своего парня, распахнутые глаза которого незряче смотрели в скрытое пыльной пеленой небо.

Все это, весь масштаб происшедшего, Виоле предстояло осознать потом, когда она сумеет встать на ноги и попытается выбраться из некогда цветущего, а ныне — заваленного камнями уголка Алтая. А сейчас она, кашляя от висящей в воздухе пыли, села так, чтобы взглянуть на серое витино лицо.

Она заплакала бы, если бы могла, если бы хоть на это остались силы!

Его лицо было серым. Пыль облепила его полностью, легко приклеиваясь к залитой кровью коже, но основные потеки крови выдавались даже под слоем пыли и грязи. Тонкие ее ручейки стекали из уголков витиных глаз, будто слезы, а на его губах оседала серая пузырящаяся пена. Он нашел предел возможностей своего дара… И перешагнул этот предел!

Серыми были и витины глаза, и Виола не сразу поняла, что они все еще открыты. Они были открыты до последнего момента, пока он отклонял куски горной породы, летящие и катящиеся на домик.

Виола попыталась сесть так, чтобы положить голову ему на грудь, попытаться услышать сердце, но вместо этого просто обняла его и прижалась щекой к его макушке, раскачиваясь из стороны в сторону.

Нет нужды слушать сердце человека, на открытых глаза которого лежит слой пыли.

Нет смысла пытаться определить, жив ли человек, который знал точную дату своей смерти.

В доме открылась дверь. Из нее осторожно выглянул мужчина — охранник отеля. На его лице застыли ужас и непонимание происходящего вокруг. Он хотел что-то спросить, но так и не смог подобрать нужных слов, слишком силен был шок от увиденного.

— Он спас вас! — прошептала Виола, гоня прочь мысль о том, что спасал он, скорее всего, только ее одну. А еще о том, что несколько сотен жителей села Узнезя погребены под тоннами камней и гранита… Говоря о том, что он умеет только разрушать, Витя еще не представлял, насколько хорошо он умеет это делать.

В последний момент она успела среагировать на изменение света и тени слева от нее, поэтому удар рукояти пистолета пришелся ей не в висок, а в лоб, над левой бровью. Виола упала, выпустив Витю и едва не потеряв сознания от боли в раненной руке. Кровь из рассеченного лба тут же залила лицо, оставляя широкую бардовую дорожку в пыли!

Следующий удар получил бросившийся на Шрама охранник. На этот раз Шрам не промахнулся: рукоять пистолета — в висок, колено — в пах. Мужчина завалился обратно в открывшуюся дверь и Шрам захлопнул ее, крикнув предварительно внутрь:

— Если кто высунется — убью!

Он стоял над Виолой, широко расставив ноги. Руки Шрама были по локоть в крови, и это не было метафорой — кожа на его ладонях была сорвана, и удерживать пистолет в руке было бы больно, если бы Шрам уже давно не перешагнул тот порог, за которым вообще перестаешь чувствовать боль.

— Сдох, падла! — процедил он, покосившись на Витю. — Значит, только ты осталась!

Он бросил бесполезный пистолет с приплюснутым дулом в нее, больно ударив в ключицу. Виола неуклюже пнула его ногой, целясь в коленку, но его это только развеселило.

Шрам наклонился, вцепился ей в шею обеими руками и поднял на ноги, крепко сжав горло.

— Все из-за тебя, сука! — выдохнул он. — Если бы не ты… Он бы… Я бы… Все из-за тебя, тварь! Все из-за тебя!

В глазах Виолы темнело. Она все еще пыталась вырваться, но крепкие пальцы Шрама не оставляли ей шанса. Она попыталась дотянуться здоровой рукой до его лица, чтобы попытаться выцарапать глаза, но не смогла — его руки были гораздо длиннее, чем у нее. Виола умирала…

— Все из-за тебя! — остервенело повторил Шрам, и вдруг выпустил виолину шею. Сил, чтобы удержаться на ногах у нее уже не оставалось, и она снова, уже в которой раз за последние несколько минут, упала на деревянный пол, силясь вдохнуть и кашляя, глотая вместо воздуха раздирающую горло пыль.

Шрам висел в воздухе, в полуметре от земли, раскинув руки, будто распятый на кресте, и медленно плывя в витину сторону. Витя лежал все в той же позе, неподвижный и окровавленный, и единственным признаком жизни, остававшейся в его теле, были алые пузыри, бурлившие на губах. Он дышал, настолько слабо, что его грудь даже не вздымалась, но дышал!

— Ты же мертв! — крикнул Шрам, извиваясь в держащих его невидимых тисках.

Витя вздрогнул всем телом, захрипел, рывком перевернулся на бок исторгая изо рта сгусток крови, и ответил каким-то чужим, надтреснутым голосом:

— А я из последних сил!

Его глаза были слепы и засыпаны пылью. Он не чувствовал их, не мог даже моргнуть. Из уголков глаз снова заструилась кровь, в голове что-то звенело и лопалось, но для последнего акта своей жизни ему не нужны были глаза. Он видел Шрама не ими, но видел и чувствовал отчетливо. Его дар изменился. Пришло то, чего ему так не хватало всю жизнь: обратная связь. Отклик от телекинетических прикосновений. Витя чувствовал Шрама, чувствовал каждую неровность стен и пола, чувствовал холод камней и тепло солнца, пробивавшегося сквозь оседающую пыль.