Андрей Бадин - Именем волчьего закона

Ее красочный рассказ крайне взволновал мужчин, но отнюдь не в сексуальном плане. Они искренне переживали за девушку, на долю которой выпало столь ужасное испытание. Они понимали, что все это происходило под незримым дамокловым мечом смерти.

И вот Маша немного успокоилась и продолжила:

— Боль несколько стихла, сознание вернулось, и я открыла глаза. Меня поразило, что живот у меня был в крови. Снова в глазах потемнело, но я усилием воли попыталась остаться в сознании, и мне это удалось. А он пытал меня и пытал, но я стиснула зубы и не проронила ни слова. — Девушка снова заплакала, а мужчины молчали и с сочувствием смотрели на нее. Максимов проверил работу камеры, а Сергей подошел ближе к зеркалу и оперся о него рукой.

— Боль стихла, и мне стало немного легче, а этот урод трахал меня не останавливаясь. И вот я свыклась с болью и каждое его движение стало доставлять мне неимоверное сексуальное наслаждение. Я обрадовалась, что выдержала этот напор и не умерла от его адской любви. — Девица замолчала и посмотрела на Алексея масляным взглядом. От былых слез не осталось и следа. Маша ожидала от капитана какой-нибудь реакции, а он сидел молча, не зная, что сказать.

Полковник приблизился к Краснову, посмотрел ему в глаза и прошептал:

— Если все, что она нам рассказывает, правда, то она чокнулась именно в этот момент. Сошла с ума от боли и страха.

— Наверное. При изнасилованиях психика страдает больше всего. Плоть заживает, а душа нет, — добавил сыщик.

— Знаете, что было потом? — Маша лукаво взглянула на Алексея. Тот молчал, боялся своим невпопад заданным вопросом сбить допрашиваемую с мысли и прекратить откровение.

— Он продолжал меня трахать. Акт продолжался два часа без перерыва и длился бы и дольше, пока я не умерла бы под натиском его взбесившегося коня.

И вот он вынул из меня свой член, немного возбудил его рукой и кончил. Когда кончал — орал во все горло, ревел как зверь и трясся в экстазе. Потом ушел, а я осталась одна. Ноги, спина и руки затекли, но они меня не волновали. Мне хотелось жить, и думала я только об этом. — Девушка замолчала, собралась с мыслями и через минуту продолжила. Все это время мужчины молчали.

— Через час маньяк вернулся. Он был по-прежнему голый и в руке сжимал какие-то инструменты. Разложил их на столике у двери и зло посмотрел на меня. Когда я увидела тот самый топорик, которым он ударил Сашу по затылку, то страшно испугалась. Я поняла, что теперь он будет удовлетворять еще один основной природный инстинкт — инстинкт убийцы.

— Дорогой, любимый, — взмолилась я, — трахни меня еще раз, трахни изо всех сил, я так этого хочу. — Я отчаянно боролась за жизнь и несла всякую чушь. Сама думала только об одном — как бы освободиться и бежать. Я пыталась оттянуть тот момент, когда он возьмется за топор и начнет кромсать мое тело на куски.

И вот маньяк отошел к столу, взял что-то и вернулся.

— Хорошо, — глухо проговорил он, — я тебя удовлетворю еще раз. — Он показал мне тот самый топорик, которым зарубил Сашеньку. Я вся обомлела. Он развязал мою правую ногу и отпустил ее. Дотянулся до руки и освободил и ее. И тут я поняла, что наступил, может быть, единственный момент в этой истории, когда я могу попробовать спастись. Я прицелилась и сильно врезала ему ногой в нижнюю челюсть. Попала в горло, но он пошатнулся, захрипел и упал на пол. Я дотянулась до второй руки и быстро распутала веревку. Через мгновение освободила и ногу.

Сделала шаг с кровати, но ослабевшие ноги подкосились, и я упала. Уткнулась носом в пол рядом со стонущим маньяком. А он прокашлялся, осмотрелся и, увидев, что я освободилась, пришел в ярость. Заревел как зверь и пополз к столу с инструментами. Я поняла, что если не остановлю его, то он меня убьет. Схватила завалившийся под кровать топорик, догнала его и врезала ему по затылку. Он закричал, но я била и била его и вскоре он затих и распластался подо мной. А я все молотила его башку и молотила, пока лезвие не пробило череп.

Обессиленная, я сползла с него, попробовала встать, но снова упала. Тогда я перевернула урода на спину и стала рубить на куски. Первым делом превратила в кровавую кашу половой член, потом живот, грудь, руки, ноги и лицо. Когда силы кончились, я выползла из комнаты, нашла свои вещи, доковыляла до входной двери и убралась из дома прочь.

Не помню, как добралась до речушки, смыла с себя кровь и прилипшую грязь, оделась и доковыляла до шоссе. Поймала попутку и доехала до Москвы. Вернулась домой ночью, выпила водки вместе со снотворным и легла спать. Проснулась только через сутки и с трудом вспомнила, что со мной произошло.

Промежность адски болела, так, что нельзя было ногой пошевелить, и я отлеживалась дома больше недели. Когда оклемалась, решила пойти в милицию, но вспомнила, что убила насильника, и испугалась. По телику увидела репортаж про маньяка, расчленившего в заброшенной избе в поселке Лыткарино двух мужчин. И тогда я поняла, что к ментам соваться не стоит. — Маша замолчала.

— Это первое садистское убийство этого лета, — обернувшись к Краснову, сказал Максимов. — Мы подумали, что «мясник» убил двоих мужчин, а выходит, что ее Сашу убил насильник, а его самого убила она. Все сходится — девка не врет.

— А может, она обоих парней замочила, а эту историю придумала для оправдания? — парировал Краснов.

— Это легко проверить. Опросим родственников, друзей, был ли у нее друг Саша, и в каких они были отношениях. Кстати, у той избы мы обнаружили две машины — иномарку и «жигуль». И было видно, что они побывали в аварии. Так что все сходится.

— Как остальные убийства? — осторожно спросил Фомин.

— А так. Я убивала. Шесть раз. По одному, а когда и по два человека. Выходила вечером на дорогу, прикидывалась проституткой, голосовала, и те, кто хотел сладенького, попадались на удочку. Сажали в машину, я просила заехать в лесочек пописать и там кончала жертву. Не могу вам, мужикам, простить, что между ног у вас члены болтаются и вы ими нас — баб еб… А я после того раза ни с кем не трахнулась. Я больше этого делать не могу. У меня там все порвано — боли адские. И Сашу моего убили. — Маша зло посмотрела на Алексея, и у него по спине прокатилась холодная волна.

— Можно было обратиться к врачу, — начал Фомин, — многих насилуют, и многие с этим живут, зачем же людей убивать?

— Я не смогла. Так, как насиловали меня, больше никого не насиловали. По логике вещей я должна была умереть, ведь меня удовлетворял, в «кавычках», сексуальный маньяк. И он бы меня убил, затрахал до смерти, или на куски расчленил, если бы я не убила его. Видимо, после своей смерти он передал мне частицу себя, частицу своей дьявольской энергии — потребности убивать. — Маша опустила голову и затихла.