Татьяна Светлова - Шалости нечистой силы

Мама смотрела с откровенным презрением на этот союз слабого мужчины, искавшего поддержки у неразумного дитяти, и дочери, подкупленной не столько щедрыми подарками, сколько взрослой ролью подруги и доверенного лица, безраздельного владетеля отцовских секретов и чувств.

Но что мама могла Марине предложить взамен? Свой полупьяный разговор?

… Как-то отец уехал в Питер по делам, они с мамой остались одни.

Обычно Марина после школы готовила что-то поесть, звала мать. Молча ели, и Марина, сославшись на уроки, исчезала в своей комнате. В этот раз мама вдруг перегородила ей дорогу.

— Сядь.

В ее дыхании чувствовался алкоголь. Марина села.

— Скажи, тебе иногда приходит в голову, что ты и моя дочь? Не только папина?

Марина пожала плечами.

— Ты стала чужая… — горько произнесла мать. — За что? Чем я это заслужила?

— Но мама… Ты же сама не хочешь общаться с нами!

— Как это вышло, девочка моя, что ты так прочно объединила себя с папой? Да, у нас проблемы с твоим отцом… Но при чем тут ты?

— Ты так с ним себя ведешь… Мне его жалко! Потому что нормальная жена не должна себя вести так, как ты! Ты папу презираешь! А я его люблю! И мне не нравится, как ты…

— Погоди… А за что я его презираю, ты знаешь?

— Его не за что презирать! Он лучший папа в мире! Ты не имеешь права!

— Марина, ты ведь уже большая… Неужели ты не понимаешь, что он просто купил тебя?

— Не смей! — Марина плакала.

— Купил на грязные ворованные деньги! Эти деньги делают несчастными всех: тех, у кого они отняты, и тебя, и меня… Меня он предал, — тебя он развратил…

Мама протянула дрожащую руку, чтобы погладить дочь по голове.

— Девочка моя, ты взрослая уже, ты должна понимать такие вещи…

Марина отклонилась от материнской руки.

— Не смей! — повторяла она, губы дрожали, слезы крупными частыми горошинами катились из глаз. — Не смей так о нем говорить! Папа не ворует! Он зарабатывает! Он занимается бизнесом!

— Бизнесом ? — с издевкой проговорила мама. — Проснись, дочка! В нашей стране нет бизнеса. В нашей стране есть только один промысел, только один способ разбогатеть: грабеж. Ты газеты читаешь? Или просто прикидываешься наивной дурочкой? Так удобнее, да? Совесть молчит, и ничто не мешает получать подарки ?..

Марине захотелось маму ударить. Она вскочила и кинулась прочь из кухни, — чтобы этого не сделать; заперлась у себя в комнате и долго рыдала.

Пару недель спустя мама вышла из своей комнаты на кухню, где папа с Мариной ужинали. В руках у нее был стакан, на треть наполненный неразбавленным виски.

Размашисто села на табуретку, чуть не упав. Старый неопрятный халат расползался на груди и на коленях. Марина посмотрела на мать с возмущением: как она может! В таком виде! При папе!

— Ну как, — произнесла с пьяной улыбкой мама, — уже дошел до инцеста?

Марина задохнулась от стыда за мать.

— Тебе нужно прилечь, — холодно ответил папа. — И не стоит вести такие разговоры при ребенке.

— Ребенок? Ты из этого ребенка давно сделал себе жену!

Папа ударил маму по лицу.

Марина проследила за его жестом с мстительным удовлетворением.

Мама выплеснула ему виски в лицо.

…Назавтра папа пришел с подарком для мамы. С колье из бриллиантов и сапфиров.

Но никто из них не верил в возможность что-то исправить.

На следующий день мама покончила с собой. Отравилась газом.

Марина очень плакала на похоронах. Она знала, что маму убили деньги.

И еще она знала, что папа был на их, проклятых денег, стороне, — он был против мамы. И еще она знала, что сама она была, — оказалась, — на стороне папы. То есть, против мамы.

Она не понимала, как это получилось, что они с папой оказались против мамы. Она маму любила. Папа маму тоже любил — когда-то…

Они были жестоки с мамой, и потому потеряли ее.

Себя она извиняла недомыслием юности.

Папу она извиняла просто так: она его любила. За долгие, окрашенные в мрачные тона маминой депрессией годы, он ей заменил всех — маму, друзей…

Как она могла его не любить? Как она могла его осуждать? Он был самый родной, самый близкий, самый щедрый, самый красивый, самый…

Поэтому виноваты во всем были только деньги. Они были отвратительны.

Но отказаться от них у нее не было сил. Марине, несмотря ни на что, нравилось быть богатой.

И, несмотря ни на что, ей нравилось быть «папиной дочкой». После маминой смерти, после шока и траура, их совместные выходы участились, — теперь некому было смотреть на них презрительно-осуждающим взглядом, когда они поздно ночью возвращались домой с делового ужина.

Марина эти выходы обожала. Упивалась атмосферой роскоши и вечного праздника, восхищенными взглядами, сопровождавшими их повсюду: красивый моложавый папа с красивой юной дочкой — какая пара! Марине не нужен был никто другой. Никто не мог оказаться достойным занять место у ее локтя. Никто не способен был вызвать такое завистливое восхищение. Никто не был так изыскан в одежде и манерах, так благороден лицом…

Никакой другой мужчина.

Она бы так, кажется, всю жизнь и прожила: с папой.

… Когда папа впервые привел домой свою любовницу, чтобы представить дочери — и Марина мгновенно поняла, что отец собирается жениться, — ее это потрясло. Молодая женщина была всего на восемь лет старше ее самой.

Высокая, стройная — правда, на вкус: узкие плечи и грудная клетка, широкий таз, длинные, полные в ляжках и тонкие в щиколотках ноги, — она напоминала породистую кобылицу. Марине сразу представилось, что у мужчин Наталья должна вызывать подсознательное желание ее оседлать, обхватить ногами этот мощный круп, стиснуть коленями этот умопомрачительный переход от тончайшей талии к крутому разливу бедер.

Ну кобыла так кобыла, дело совсем не в этом… Лицо! Оно было красивым и наглым. Откровенно наглым и блудливым. До сих пор Марина думала, что такие лица бывают только в кино, — как раз на ролях молодых хищниц, охотниц за богатыми мужьями, — с печатью продажности на лице, с прозрачными распутными глазами, с большим, ярким, рыбьим ртом, готовым заглотнуть все, что имеет приличный денежный эквивалент.

— Папа, — только и сумела выдохнуть она, оставшись наедине с отцом, — неужто ты не видишь?!

— Не вижу — чего? — Конечно, отец не понял.

— Но ей же нужны только твои деньги! У нее это на лице написано!

— С каких это пор ты стала читать по лицам? — сухо осведомился отец.

— Тебе восемнадцать лет, у тебя нет никакого опыта — что ты можешь знать о людях? — неприязненно продолжал он. — Наталья меня любит! Она так настрадалась в первом замужестве, она поняла, что почем в этой жизни! И во мне она ценит…