Никита Филатов - Последняя ночь майора Виноградова

— Как смотрюсь?

— Как клоун.

— Мн-да! Тебе бы банк в таком виде грабить, — пожал плечами Солодов. Сам он прятаться ни от кого не собирался: — Командуй!

Спецназовец наклонил то место, где под маской угадывался рот, к прилаженному под левой ключицей микрофону:

— Приготовились, мальчики!

— Только вы — того… не слишком. — Даже на видавшего всякое инициатора процесс подготовки к налету произвел определенное впечатление. — Там вряд ли есть кто с оружием.

— Посмотрим. Начинать?

— Давай!

— Пошли! Работаем!

Двери «Жигулей» открылись почти беззвучно: Барков, Виноградов, Солодов…

— Вперед!

Пространство между микроавтобусом и парадной мгновенно заполнили стремительно-безликие фигуры с автоматами — торопясь вслед, Владимир Александрович успел заметить остолбенелые позы редких на этой улочке прохожих…

Результат Виноградов уже успел доложить по телефону — но вкратце, без подробностей.

— Не томи, Владимир Александрович!

— Секундочку…

Легонько, одним пальцем подтолкнув кассету, он попятился и занял место в кресле. Черная пасть видеодвойки сглотнула пластиковый брусок, коротко проурчала нечто — и экран ожил.

— Вот, с этого эпизода. Качество, конечно, не слишком, но переписывали прямо с камеры, с бытовой…

— Ерунда! Годится.

— Тихо вы!

Что-то шумело, вторгаясь в запись — шаги, скрип двери, чьи-то голоса поодаль… Но то, что говорил мужчина, можно было разобрать совершенно отчетливо:

«— Да, признаю. Я получил от Тихонина Бориса, отчества не помню, тридцать тысяч долларов США.

— За что? — Голос за кадром только угадывался и вряд ли мог быть идентифицирован.

— За то, что… — Говорящий замялся, — За то, что окажу ему содействие в продлении валютной лицензии. На год.

— Ему лично?

— Нет. Он представлял тогда Невский банк недвижимости, если не ошибаюсь.

— Когда? И поподробнее…

— Это было тринадцатого февраля, в моем служебном кабинете. После обеда, точное время я не помню. Мы еще выпили по рюмке водки за будущий успех».

Владимир Александрович перехватил удивленный взгляд Тихонина, адресованный Сергею.

Запись продолжалась:

«— Говорите!

— А что еще? — Удивление на лице мужчины сменилось напряженным раздумьем. — A-а… Я не собирался ни обманывать Тихонина, ни нарушать свои служебные обязанности. Получая от него деньги, я рассчитывал, что в случае, если все будет в порядке и мое вмешательство не потребуется, я их оставлю себе. А если бумаги не пройдут, то верну их ему. Мне деньги нужны были в долг!

— Почему вы не вернули их?

— Когда Тихонин приехал? Уже осенью? — Говоривший сделал паузу, будто что-то припоминая: — Я подумал, что это провокация. И что у Тихонина в чемоданчике диктофон. Поэтому я и не подтвердил, даже в разговоре с ним, факт получения в начале года денег — чтоб обезопасить себя. К тому же тогда у меня не было нужной суммы.

— Вы намерены вернуть Тихонину долг?

— Да, разумеется! Я только ждал подходящего момента и подыскивал место, исключающее возможность провокации со стороны коммерческих структур. Или милиции…»

Камера поползла вниз: лицо, расстегнутый ворот рубашки, пиджак. Брюки отсутствовали — пространство от финских трусов до туфель занимали бледные волосатые ноги.

«— Не снимать! Мы же договорились!»

Камера вернулась назад:

«— Почему вы решили дать чистосердечные показания? Это сделано добровольно? Без принуждения?»

«— Никакого принуждения, насилия или угроз насилия ко мне не применялось. — Мужчина поджал губы и посмотрел в объектив: — Давая эти показания, я руководствуюсь сугубо личными мотивами! Все».

Экран мигнул чем-то черным и покрылся монотонной серовато-зернистой мутью. Несколько мгновений динамики издавали тихое шипение.

— Достаточно?

Виноградов нашел нужную кнопку на пульте и выключил видеомагнитофон.

— Ну ты, Саныч, даешь…

— Да-а, Владимир Александрович! Нет слов.

— И вот это еще. — Виноградов небрежно выложил на столик конверт, довольно пухлый, рядом — листок с расчетами.

— Что это?

— Там отчет по суммам, которые я брал на операцию. Остаток — двести баксов с мелочью…

— А остальное? — Чайкин открыл незаклеенный конверт и извлек на свет пачку стодолларовых купюр.

— Возврат, так сказать. Аванс! Собственно, господин этот и больше был готов выдать, но у него с собой только полторы тысячи оказалось.

— Без протокола?

— Естественно! Он же думал, что я их лично себе беру.

— За что? Ты же его так, прямо…

— Долго объяснять. Но вам этой записи достаточно?

— Нам — да! Надеюсь, что и Василевичу с компанией — тоже.

Тихонин подставил ладонь — и, подчинясь нажатию кнопки, аппарат выплюнул в нее кассету.

— Отличная работа!

— Я думаю, что Владимир Александрович… Можем?

— Без вопросов! — Тихонин принял от заместителя конверт с валютой. Протянул его Виноградову: — Оставьте это себе! Не верил я, признаться. Спасибо!

— Расскажи, Саныч, как удалось-то? А?

Насчет рассказать Виноградов всегда был не прочь, но сегодня никакого желания хвастаться не возникало:

— Ладно, потом как-нибудь…

— Когда, он сказал, это было? — Чайкин прищурился и поднял глаза к потолку.

— Тринадцатого февраля, кажется.

— Точно! Тринадцатого. Помнишь, Серега, у меня на следующий день у матери день рождения был — как раз четырнадцатого. Мы еще обсуждали…

— Конечно, помню, Борис Михайлович. Тринадцатого февраля!

— А что же вы мне раньше этого не говорили? Я ведь спрашивал подробности. — Виноградов сейчас ничем не отличался от многомиллионного племени держателей акций: тех, кто уже понял, что их обманули, но пока не сообразил каким именно образом. — И насчет даты, и насчет других обстоятельств…

— Да как-то вылетело из головы! Не обижайтесь, Владимир Александрович.

— Но теперь-то точно, Саныч! И сам он подтвердил.

— Нет, подождите. Это же очень важно! Я половину времени угробил на то, чтобы заставить клиента день назвать… Хорошо, что по документам у Василевича конвертация десятым прошла — вот я и ткнул пальцем в небо. А если бы не угадал?

— Ну, угадал же?!

— Вы же профи, Владимир Александрович! За то и ценим. Кстати, а почему именно тринадцатое?

— На календарь гляньте.

Тихонин добросовестно сдвинул в сторону пачку рекламных проспектов и ткнулся носом в упрятанный под стекло календарик:

— Во, класс! Одиннадцатое и двенадцатое — выходные.

— Вы же говорили, что передача происходила в кабинете?

— Н-ну… да!

— А вопрос нужно было срочно решать. Значит, выходит, понедельник.

— Просто Шерлок Холмс!

— И еще, Борис Михайлович… Зря вы мне про водку ничего не сказали. Очень была бы полезная деталь — для «раскола». На таких подробностях люди чаще всего и плывут.